Незнакомка с родинкой на щеке

Кажется, она тоже меня осуждала. Большинство мужчин ненавидят женщин, которые нарушают навязанные им правила. Которые делают, что вздумается, а не кладут жизнь на алтарь того, чтобы усладить их взор и угодить их желаниям. Однако женщины ненавидят своих вольнодумных сестер гораздо, гораздо больше – оттого что паршивки вроде меня бередят их раны, напоминая, сколь часто они ставили интересы своих отцов и мужей выше собственных. Ставили, гордясь этим, полагая себя героинями – хотя бы в собственных мыслях. Так как можно не ненавидеть ту, которая считает сие не геройством, а глупостью?

Глава XIV

Комнаты покойной Ксении Тарасовны, будуар и спальная, были смежными с той самой гостиной с роялем. Эта часть дома считалась женской и всем видом своим давала понять, что хозяин дома заглядывает сюда нечасто. Я знала, разумеется, что есть семейные пары, имеющие раздельные спальни и встречающиеся только в столовой… по мне, так это говорило о многом.

— Я еще в первый раз вас, милочка, раскусила, - сверлила меня взглядом местная экономка, Аграфена Семеновна, казавшаяся прежде такой приветливой. - Не очень-то вы на воспитательницу похожи.

Я не стала оправдываться, а виновато покаялась:

— Простите. То исключительно в интересах следствия. И, ей-Богу, у меня не было дурного умысла – я лишь помогаю полиции найти убийцу. Смею ли я надеяться на вашу помощь?

Та снова поджала губы, но на этот раз, кажется, лишь, чтобы они не дрожали. Не знаю, что насчет генерала, но Ксению в этом доме любили искренне.

— Ежели что-то понадобится – спрашивайте, - ответила экономка и отвернулась, чтобы утереть влажные глаза.

А я не спеша прошлась по комнате, бывшей будуаром. Осматривалась и разглядывала фотографии, коих на стенах и полках было великое множество. Что любопытно, супруг Ксении встретился мне лишь на одном снимке, а в основном запечатлены были она сама и ее дочери. Что опять же говорило о многом. Кажется, Ксения была в браке не то чтоб очень счастлива.

— Родители Ксении Тарасовны живы ли еще?

— Нет, - без заминки ответила экономка. – Еще девочкою она сиротой осталась. Дальняя родня приютила в Киеве, после в женскую гимназию устроила. А сразу по окончанию и замуж выдали.

Я кивнула. И впрямь сомнительно, чтобы девушка по собственной воле вышла за человека на тридцать лет ее старше. Скорее, ее принудили. Впрочем, ничего из ряда вон выходящего в том не было.

В одном углу просторной, но невероятно уютной комнаты был обустроен туалетный столик, заставленный пудреницами, склянками с духами и прочими женскими безделушками. На углу пристроился томик с сочинениями Бодлера. Трельяж, как и прочие зеркала в этом доме, закрыли черной тканью.

В другом углу – бюро со множеством ящичков. С него до сих пор смахивали пыль и не решались убрать письма и конверты, аккуратной стопкой высившиеся в углу. Следовало их просмотреть, наверное.

— Вы позволите? – спросила я.

— Ах, делайте, Бога ради, что угодно… - Экономка утирала слезы, уже не прячась.

И бюро, и комнату, должно быть, уже осматривала полиция, потому ничего важного в бумагах я не нашла. Счета, какие-то поручения к слугам и списки покупок. Самым любопытным было письмо к некой «Ma chère amie Angelie[30]». Я бегло просмотрела строчки, но письмо оказалось едва начатым, и Ксения успела лишь сообщить, что снова чувствует себя разбитой с самого утра.

— Анжели – это…

— Её сиятельство княжна Бушинская. Ангелина Петровна. Ксения Тарасовна писали к ним в то утро когда… - Губы экономки снова задрожали, и она не договорила. – Но после madame сделалось дурно, и они снова легли в постель, не дописав.

Я кивнула, но уже совершенно рассеянно. Было бы еще понятно, ежели б генеральша, будучи беременной, чувствовала себя превосходно – оттого бы и отправилась на прогулку. Но, по собственному ее признанию, она чувствовала себя разбитой. Снова разбитой. И все равно отправилась на Васильевский остров? Да не собственным выездом, а наняла случайного извозчика?

У нее был мужчина. Другого объяснения я не видела…

Более того: едва ли она, чувствуя себя плохо, поехала к тому мужчине любовных утех ради. Скорее, за поддержкой, за пониманием – за тем, чего дома ей дать не могли. А если так, то что же – дитя, которого она носила, возможно, был даже не от мужа?..

Внезапно я поняла, что мысли несут меня очень далеко и резво – следует остановиться, остынуть и сперва хотя бы найти факты, что мужчина действительно был.

Я вернулась к бюро и начала выдвигать все ящички подряд уже без душевного трепета. Ежели любовник был, то он писал ей письма и, вероятно, дарил что-то. Себя я не считала сентиментальной, но короткую записку Жени, приглашающую меня на первый в моей жизни rendez-vous[31], еще в те времена, когда я была девицей, я не смогла выбросить до сих пор. Что-то мне подсказывало, что Ксения не избавилась бы от такой записки тем более.

Однако открывая все ящички поочередно, я не находила ничего путного: бумага, перья, дамские безделушки. И уже отчаялась, когда – самый нижний ящик открыть не сумела. Он был заперт на ключ. Вот оно!