Незримые тени

Она закончила трудиться на кухне и поручила Урсуле накрыть праздничный стол. Марина надела широкое платье желтого цвета, которое скрадывало очертания живота. Ее прежний низкий узел, в который она укладывала волосы, исчез. Вместо этого ее голову украшала затейливая прическа, собранная из нескольких кос. И пусть жена многократно уступала Софии в величии и красоте, но все же невольно обращала на себя внимание привлекательностью добродушного и спокойного лица.

Даже София почувствовала скрытую уверенность, что таилась в этой маленькой женщине. И она не могла не уважать ее за это, хотя и ощутила странное, необъяснимое чувство, которое назвала бы неприязнью.

София сделала шаг навстречу Марине и заключила в объятия, как обычно смеясь, ни на мгновение не выдав своих истинных чувств.

Марина аккуратно высвободилась из объятий Софии, выдав это за смущение, встала рядом с мужем, приглашая к праздничному столу. Дети, носившиеся с радостным смехом по коридорам, комнатам и залам, теперь устроились на полу у камина, поедая конфеты.

– А где Эрик? – спросил Деметрий, не увидев среди играющих детей племянника.

София чуть обернулась.

– С отцом. Приедут чуть позже. Возможно, покупают подарки.

Что-то в выражении ее глаз насторожило его, хотя она вовсю старалась смотреть открыто и весело. Деметрий замедлил шаг, коснувшись руки сестры. Она немного сжалась, но тоже пошла медленнее.

Ее пальцы вцепились в широкий браслет, чтобы потом начать крутить его вокруг кисти. Это нервное, внезапное движение выдало ее. Выражение лица окаменело.

– Антоний поехал к ней и взял ребенка с собой. Познакомиться. Понимаешь? Пока что с одним… Да и ей это сразу ни к чему… трое, вот это да! Трое чужих детей… Угораздило связаться с женатым. Бедняжка Ханна…

И снова этот смех, чуть более громкий, чем обычно.

– Понимаю, – нежно произнес он. – Это бы произошло в любом случае. И ты должна это понимать.

Она отчаянно закивала.

– Ты прав. Просто я… С трудом привыкаю к этой мысли. Антоний с ней, а мои дети… хотя я знала… знала…

София закрыла лицо руками на несколько секунд, но потом отбросила их и вновь засияла своей искрометной улыбкой.

– Ну, что я причитаю! Все ведь хорошо, правда? У нас праздник!

Она засмеялась, хотя и натянуто.

Эта улыбка словно приклеилась к ней.

– Прошу, садитесь к столу, – объявила Марина. Присутствующие с удовольствием подчинились.

Свет горящих свечей отражался сотнями искр и бликов от женских украшений, столового сервиза и стеклянных бокалов. Марина предложила прочесть молитву и произнести слова благодарности. Ее голос был тихим, очень спокойным, даже умиротворяющим.

По традиции поблагодарили и духа Рождества, и всех невидимых жителей, что сотни лет незримо присутствовали в каждом доме, и тех, кто прячется в лесной тиши, у торфяных болот или на перекрестках дорог, пугая случайных путников, являясь то в виде сгустков теней, то мелькающих огоньков.

Видя, как Марина распоряжается подачей блюд, указывая Урсуле, что принести или подать, как ведет себя, обращается к гостям, Деметрий вдруг понял, что его мысли об общем доме нереальны. За ее смиренностью скрывалась решительность, и, даже если он настоит на том, чтобы строить такой дом, она будет оскорблена до глубины души.

Как поговорить с ней и заверить в благих намерениях? А София? Она никогда не согласится на роль второго плана. Это просто не в ее характере.

Нет. Он обязательно что-нибудь придумает. Время ему поможет.

Разговор за столом прерывался одобрительными фразами в адрес хозяйки. И тут Деметрий соглашался – Марина постаралась от души. Ей было чрезвычайно важно произвести хорошее впечатление и, самое главное, заставить его поверить в то, что когда-то он сделал правильный выбор.

Он понимал, как непросто ей приходилось все эти годы: раз за разом доказывать свою любовь, сражаться за его внимание. Не напоказ, не открыто и агрессивно, но именно так тихо и, казалось бы, незаметно. Ведь Деметрий давно привык к чистому и наглаженному белью, порядку во всех уголках дома, аккуратности его одежды. Легкий беспорядок мог быть только в лаборатории, но такой, что только он знал, где и что лежит.

Он по-прежнему не допускал туда Марину, и трогать там что-либо ей не позволялось, не потому что не доверял ей, а для того, чтобы обезопасить, ведь прозрачная жидкость в банке или желеобразная паста в плошке могли оказаться сильнейшим ядом. Попав на незащищенную кожу, он мог вызвать сильнейший ожог, а иногда и смерть.

Деметрий не слишком поддерживал беседу, больше наблюдал и слушал, под ритмичное звяканье вилок и ножей и звон бокалов.

– А ведь у нас есть граммофон! – вспомнила Марина, просияв, и в гостиной зазвучали музыкальные пьесы, задвигались пары, неторопливо огибая стол и тяжелое кресло с широкими дубовыми подлокотниками. Деметрий решил, что жена обрадуется, если он пригласит ее на танец.

Ее руки чуть дрожали, но чувствовалось: она счастлива. Марина склонила голову ему на плечо, доверчиво прижимаясь животом.