Но прошло целых сорок лет, прежде чем она призналась: «Когда те две девушки пропали, никто не хотел верить, что их убил Тони, но мы все подозревали, что это действительно так. Я была в этом уверена сильнее, чем кто бы то ни было». Авис писала: «Между первым обнаруженным трупом и двумя последними [sic!] прошел месяц[120]
. Весь этот месяц мы жили в напряжении и страхе… По ночам мы глаз сомкнуть не могли… Никто из нас не осмеливался сказать о своих подозрениях. Сказать это вслух [sic] означало умереть. И тем не менее я постоянно об этом думала»[121].Поскольку в городе Тони считали кем-то вроде наркоманского Санта-Клауса, который раздавал подарки своим приятелям, кое-кто из местных жителей подозревал, что раньше или позже, «его арестуют за какое-нибудь убийство»[122]
. Но публично все защищали Тони, помалкивали в общении с репортерами и следователями, словно это была игра в кошки-мышки – местные против всего мира. Короче говоря, в Провинстауне возник некий мафиозный кодекс молчания, который защищал Тони и его приятелей, хотя те нарушали закон. Когда полиция допрашивала местных жителей о том, что Тони торговал наркотиками, воровал, грабил и жестоко обходился с женой, многие откровенно и даже демонстративно лгали.На следующий день в восемь утра окружной прокурор Эдмунд Динис созвал в Хайяннисе пресс-конференцию. Динис, опытный политик, умело проложил себе путь от городского совета Нью-Бедфорда до палаты представителей Массачусетса и до сената штата. В 1956 году он стал первым окружным прокурором португальского происхождения в округе Бристоль, куда в то время входили Кейп-Код и Острова. Полиция Провинстауна была оскорблена – все считали, что Динис выходит за рамки дозволенного, но окружной прокурор не мог устоять перед соблазном предстать перед камерами.
Сонный Кейп-Код такого еще не видел. Динис стоял перед залом, битком набитым журналистами, и подробно рассказывал самые чудовищные детали полицейских находок. Он ошибочно заявил, что тела были «расчленены по всем суставам», что убийца вырезал жертвам сердца, и те не были обнаружены. Прокурор также утверждал, что на одном из трупов обнаружены следы зубов. Но ни Динис и никто из присутствующих не понимал, что «резаная рана» была нанесена не резцами человека, а ножом или другим острым инструментом. Когда репортер спросил, является ли убийца «Вампиром из Кейп-Кода», прокурор заявил, что именно этого преступника им удалось арестовать. Так родилось прозвище «Каннибал из Кейп-Кода».
Жестокие убийства, во всех красках расписанные журналистами, взбесили местных жителей. Жители Труро твердили, что раньше дети без страха ходили в лес за черникой, но теперь их леса превратились в зловещие заросли.
Единственными, кто искренне наслаждался всем происходящим, кроме Тони, были журналисты. Для них подобные события были все равно что валерьянка для кошек. Газеты с кошмарными заголовками разлетались в мгновение ока. Журналистам нужны были новые сочные детали для новых статей, и они толпились перед квартирами Авис и Сесилии, гостевым домом на Стэндиш-стрит и полицейскими участками в Провинстауне и Труро.
– Вы должны дать нам хоть что-то, – умоляли журналисты начальника полиции Беррио, как только тот выходил из машины и направлялся в участок.
– Я ничего вам не скажу! – взбешенно орал Беррио, пробираясь сквозь толпу. – Убирайтесь ко всем чертям!
Киллену Беррио говорил, что журналисты ужасны, но «туристы еще хуже». Леса стали настоящим раем для охотников за сувенирами. Многие отправляли на поиски детей, словно это была веселая игра или день на пляже.
Репортер «Кейп-Код таймс» привел в своей статье слова какого-то длинноволосого парня, который наблюдал за журналистами, толпившимися вокруг ратуши со «Скамьями».
– Они сводят меня с ума, – бормотал он. – Они превратили все это в цирк.
Это и было цирком, который принимал зрителей в большом шатре каждый день.
Глава 52
Адвокаты
За месяц до этого, когда полиция предупредила Тони, что ему понадобится адвокат, его дядя, Фрэнк Бент, позвонил своему приятелю, бывшему члену городского совета, Морису Голдману, и попросил защищать племянника. Теперь, когда Тони арестовали и предъявили ему обвинение, Голдман мог приступить к делу. Он был готов оказать услугу старому приятелю, кроме того, дело обещало оказаться куда более интересным, чем его обычные дела по завещаниям и залоге собственности в сонном Брюстере.