Поздно вечером, уже лёжа в постели в тёмной комнате, я ещё чувствовал внутреннее напряжение от пережитого и думал о завтрашнем дне. Что если отец девушек затеет расследование? Начнёт допытываться у ребят, кто-де ушёл вчера вечером домой, а кто оставался во дворе допоздна. Интересно, как тогда эти трое поведут себя? Любопытно будет наблюдать за ними. Смогут ли они не выдать себя? А как они поступят, если пронесёт и расследование не даст результата или вовсе не состоится? Будут ли ребята скабрёзно делиться своими впечатлениями с другими? Скорее всего, не станут, это рискованно, ведь слух может дойти до отца девушек, и тогда им несдобровать. И всё-таки здорово, что нам с приятелем удалось остаться незамеченными, думал я. Мысли роем кружились у меня в голове, не давая заснуть. Но скоро они стали медленно куда-то удаляться и постепенно тонуть в доносившихся снаружи звуках вальса.
В соседнем парке играл духовой оркестр. По вечерам он звучал на танцплощадке, расположенной напротив наших окон. Через открытые окна в комнату вливалась до боли знакомая музыка. Я помнил почти все мелодии, исполняемые оркестром, мог насвистывать их безошибочно, хотя понятия не имел об авторах произведений. И когда сегодня вдруг звучит вальс Шостаковича или полонез Огинского, ассоциации уносят меня в далёкое детство, в то волшебное время, когда я засыпал в тёмной комнате с открытыми окнами, в которые лились эти мелодии. Меня тогда от этих дивных звуков охватывало сладостное волнение. Они словно обволакивали меня, и уже в полусонном состоянии мне вдруг начинало казаться, что только я один чувствую их прелесть. А те взрослые, которые сейчас танцуют на площадке, ничего в них не смыслят. Они – эти важные мужчины в белых рубашках и женщины в надутых юбках «солнце клёш», надетых поверх нижних юбок (для поддержания формы, как объясняла моя взрослая двоюродная сестра) – слишком заняты друг другом, чтобы слушать музыку. И порой мой детский эгоцентризм усугублялся до той крайности, когда мне казалось, что там, на площадке, кружатся не живые люди, а манекены, которые только притворяются живыми. Что оркестр, состоящий из таких же манекенов, только имитирует игру, а музыка льётся откуда-то сверху, разливается в пространстве и наполняет комнату исключительно для меня. И никто, кроме меня, её не слышит, потому что реально существую только я один. А всё, что меня окружает и вокруг меня происходит, – всего лишь иллюзия, плод моего воображения. Постепенно моё полусонное сознание, проникнутое этими странными мыслями, отключалось, и я, наконец, засыпал под звуки вальса, не подозревая, что подобные фантазии приходят в голову не только мне и чаще всего они посещают незрелые умы в юном возрасте.
Дукас
Весной завершилось строительство офицерской гостиницы, и все молодые офицеры, обитатели временного общежития, оборудованного для них в одном из корпусов воинской части, переселились в свежевыкрашенные номера. Это знаменательное по местным меркам событие состоялось в апреле 1975 года в небольшом городке с населением около четырнадцати тысяч жителей, что было сопоставимо с численностью личного состава дислоцированной здесь дивизии. Новое здание гостиницы заметно выделялось среди старых городских построек, но, видимо в целях экономии, строилось по устаревшему проекту, не предусматривающему в номерах туалетов. Они, как и в общежитии, оказались в конце коридора. Однако было и существенное отличие, которое особенно радовало новосёлов, – на каждом этаже гостиницы имелись душевые кабины и даже стиральная машина. Подумать только – душевые кабины! Принимать душ в любое удобное время! Не ходить в эту старую, убогую, дурно пахнущую городскую баню. Настоящий прорыв в цивилизацию!
В гостинице иногда останавливались командированные военные, но в основном она предназначалась для проживания холостых офицеров дивизии. Неудивительно, что среди постоянных её жильцов преобладали молодые лейтенанты, не так давно окончившие военные училища, либо так называемые офицеры-двухгодичники, призванные на два года в армию после окончания вузов. Я принадлежал к числу последних.