Никогда не разговаривайте с реаниматологом

Тут подоспели анализы: кровь септическая (маркеры воспаления зашкаливают), повышены маркеры повреждения миокарда, умеренное снижение свертывания крови.

Вводим антибиотики, гормоны, продолжаем начатое – вроде все ничего. Пациент чувствует себя почти здоровым.

Дожидаюсь, пока все уйдут, и начинаю его допрашивать с пристрастием. Нет, сначала делаю экспресс-тест мочи на наркотики и обнаруживаю амфетамины. Оказывается, юноша балуется амфетаминами, эфедроном и знает названия еще некоторых таблеток. Кстати, с его слов, одышку при нагрузке он стал ощущать около месяца назад, но не придал ей особого значения.

Привожу психиатра-нарколога. Он долго с мальчиком беседует и делает заключение: прием психоактивных веществ эпизодический, зависимости нет. Но могли ли эти дозы повредить миокард, вопрос открытый.

Дальше начались чудеса. Через сутки нарушения ритма ушли, по ЭХО фракция выброса нормализовалась. Прекратили давать гормоны, перешли на НПВС. От повышающих давление препаратов уходили еще три дня. Кардиоферменты снизились, но не до нормы. Кровь оставалась септической. Развилась полиурия – до 6 л мочи в сутки.

Через четыре дня восстановилось давление, прекратилась полиурия. Мальчика перевели в кардиологию. По КТ грудной клетки – разрешающаяся пневмония слева.

Миокардит у септического больного? Поражение миокарда амфетаминами? За первую версию клинико-лабораторная картина сепсиса, быстрый эффект от лечения. В пользу второй – амфетамины в анамнезе, одышка в течение месяца. В общем, точного ответа никто не даст, ибо биопсию миокарда ему делать точно не будем. Парень вовремя попал в больницу: просиди он еще полдня дома, вполне мог бы погибнуть.

Кстати, он так и не понял, насколько все было критично. Эпизод с одышкой и ортопноэ просто стерся из его памяти. Родители тоже особо ничего не осознали: им никто не сказал про наркотики, а слова «реанимация» и «тяжелое состояние» как-то проплывали мимо них: сын молод, здоров и все с ним в порядке.

Реальный адреналин словили только мы. Но нам не привыкать.

* * *

Какой это был отвратительный наркоман!

Жена привезла на своей машине, мол, инсульт. 30+, по два метра ростом, зрачки как плошки, ноги в следах от «крокодила», то засыпает, с дыхательными паузами, то орет как больной слон. Не потому, что что-то болит, а просто так. К нам его притащили якобы с остановкой дыхания. На самом деле, приемник просто не смог с ним справиться, а мы и скрутим, и успокоим и за дыханием проследим. Терапевт приемника назвала его Чудовище.

Седатировать Чудовище значило практически однозначное начало ИВЛ. Решили просто фиксировать вязками (с благословения психиатра, естественно!) и терпеть его рев. Мыслями ревущий был где-то далеко. Инфузия, витамины, следить, чтобы не захлебнулся собственной рвотой, вот, собственно, и все. Когда дыхание стало ровным, а зрачки сузились, начали вводить седатики, и болезный наконец заснул. Все отделение, включая пациентов, облегченно выдохнуло и отправилось лечить уши от звуковой травмы.

Наутро во время обхода обнаруживаю на той самой койке вполне интеллигентного на вид молодого человека, читающего детектив из нашей локальной библиотечки. Я оторопело проговорила: «О, Чудовище!». Он виновато объяснил, что сам не помнит, что было вчера, и как он к нам попал. Выпил оксибутират и вот. И вообще, он дико извиняется. Я пожалела, что не записала его вчерашний концерт, сейчас бы показала, что нам пришлось вытерпеть.

Еще очень сохранный, все органы работают как часы – мы успели обследовать. Если бы не следы от «крокодила», можно было бы поверить, что все случайно. Да и вены на руках…

В общем, его отправили в терапию, чтобы выписать, как только жена принесет вещи. Правда, жена вчера, услышав, что у него не инсульт, а передозировка, сказала, что разведется. Так что даже не знаю, принесет ли.

* * *

Как вы думаете, что говорят мамы девочек-наркоманок, давних, со всякими осложнениями, ведущих соответствующий образ жизни, когда обнаруживают их на койке в реанимации?

Мамы разные. Кто-то, сжав зубы, поднимает брошенных родителями внуков и мысленно с ними. Нас расспрашивает только по делу, по поводу дочки только вздыхает и кивает. Кто-то так шумно демонстрирует свое неодобрение, что невольно жалеешь ту самую дочку, что к 25 годам уже сгноила себе ноги, а теперь гноит легкие.

В общем, все говорят одинаково: «Я же тебе говорила! Какая же ты дура!»

Иногда приходится маму уводить со словами: «Ругать больного человека нельзя!» Они извиняются, но передо мной, а не перед дочерью. За то, что их услышали.

А дочки всегда зовут маму. Просят не уходить, посидеть рядом. Слушают, как их ругают, и снова не отпускают.

Все бесполезно. «Я же говорила!» не избавляет маму от вечного чувства вины – это читается в их глазах.

А дочка просто хочет маму, которая, как в детстве, легко решит все проблемы, снимет боль, ломку, подует на гноящиеся язвы и заживит их, защитит от сложного мира и укутает в пушистое одеяло. Но мама этого не может. Только вот это беспомощное «я же говорила!»