Читаем Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы) полностью

Пишу мало. Устал. Но живу хорошо. Получил новые материалы: письма Натальи Александровны (жены Герцена), готовлю их для «Литературного Наследства»[1016]. Это последняя работа для «Литературного Наследства». У меня такое чувство, что я продолжаю работу, начатую с Татьяной Николаевной.

Читал еще раз публичную лекцию «Мертвые души», говорил о том, как трудился Гоголь не только над рукописью, но и над собой. Он дорожил заглавьем «Мертвые души», т. к. хотел в конце показать, как мертвые становятся живыми, но не смог. Когда говорил со слушателями, понял, что вне штампов до них ничего не доходит. Скажи им: «питание лошадей — сено и овес», не дойдет. Надо сказать привычное: «Лошади кушают овес и сено», тогда дойдет. Нужен рефлекс. Это уже не психология, а рефлексология. Скажи кондукторше «Пожалуйста, остановите троллейбус». Не поймет. Надо сказать «по требованию». Вот вчера делал доклад на юбилейном вечере 200-летия Московского университета[1017]. И имел успех, т. к. все поражены: «Не трафаретно, свои мысли!»

Отвечал мне профессор из Праги[1018].

Чудесно играла Юдина.

Обнимаю, милый. А Тане жму руку или целую руку, как лучше.

Ваш НА.

16 июля 1955 г. Москва

Мой дорогой Гогушка, моя вера в счастливую звезду мою как путешественника и на этот раз оправдалась. Мы как никогда благодарны судьбе за это путешествие, которое казалось мне авантюрой.

Чудесно было в Киеве. Мы приехали вечером и через час отправились на всенощную во Владимирский собор. И росписи, воскресившие византийские традиции, и превосходное пенье (помнишь сочельник в Софийском соборе!), и слышимый сквозь пенье колокольный звон — все это произвело на нас (меня, Софью Александровну и Таню[1019]) глубокое впечатление. Потом София. Новые расчистки открыли в куполе четыре превосходных мозаики архангелов и две евхаристии (одна Софийского собора, другая из Михайловского) мозаики, последняя построена по принципу «чены» Леонардо[1020]. Прогулка наша по Киеву под руководством энтузиаста Косарика[1021], закончившаяся у Андреевского собора, откуда, по словам Косарики, Гоголь любовался Днепром и у него создался гимн реке «Чуден Днепр». Поездка по реке до впадения в нее Десны. Посещение моего учителя Селихановича и академика Белицкого[1022], который читал мне свои две новеллы на античные темы. И ко всему милая, любящая Маруся и вся ее семья, так тепло приютившие нас. Маруся мне рассказывала о папе. Так прошло 8 дней. Таня, восхищенная всем, вернулась в Москву, а я с Софьей Александровной поехали в Львов. Пришлось взять билеты в мягком; нам так повезло — мы были одни и чувствовали себя такими счастливыми, окрыленными верой, что и в дальнейшем будет так же хорошо. Во Львове нам очень помог милый Павло Миколаевич[1023]. Площадь рынка с 4ех сторон окружена домами XVI–XVIII вв. с наружными рельефами, чудесный дворик внутри дома Яна Собеского — похожий на итальянские киостро из галерей в 4 этажа, повитых плющем[1024]. Успенский собор с компанилой (колокольней) как в Италии, с лоджиями и с «каплицей» (часовня) с тремя куполами[1025], древняя армянская церковь XIV в.[1026], храм иезуитов — словно перенесенный из Рима[1027], и древняя русская церковь Св. Николая (XIII в.)[1028]. Здесь конгломерат культур и имен — польских и русских, немецких, румынских и мадьярских, даже греческих! Мы посетили и Музей, где работает П. Н.[1029] (уже после посещения Закарпатья), и он обогатил наши впечатления от гуцулов. И Стрийский парк[1030], где мы прятались под мощными деревьями с темно-красными листьями, т. к. разразилась страшная гроза, и любовались лебедями в пруду. По завету Padre поднялись на Замковую гору и всматривались в Львов с высоты птичьего полета[1031].

Остановиться нам пришлось в дорогой гостинице (40 руб. в сутки!), и я стыдясь признаюсь, что радовался трехдневному комфорту. Даже своя ванная была, в которой не мылись Арилины! Меня затащил к себе проф. Коншин (мой коллега по Ин-ту истории искусств)[1032]. В номер пришел проф. Чичерин[1033] и рассказал много нужного о Закарпатье. Затащил меня к себе и П. Н. К сожалению, Софья Александровна, стесняясь новых знакомых, не провела со мной у него приятного вечера. С сожалением и мечтой увидеть его на возвратном пути мы покинули Львов. Софья Александровна достала билеты для маршрутного такси (всего на 8 руб. дороже поезда). Нас ехало 2ое да шофер с женой. Погода была великолепная — ясная и не жаркая. Мы любовались очаровательными деревянными церквами в украинском стиле, хатами с высокими, очень покатыми крышами, раздольем полей, цыганскими таборами и, наконец, лесистыми Карпатами, 2 раза взбираясь на перевалы. Пили воду из целебного буркута[1034] и дышали полной грудью, отдаваясь «духу путешественности» (термин padre).

Перейти на страницу:

Все книги серии Переписка

Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)
Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)

Переписка Алексея Ивановича Пантелеева (псевд. Л. Пантелеев), автора «Часов», «Пакета», «Республики ШКИД» с Лидией Корнеевной Чуковской велась более пятидесяти лет (1929–1987). Они познакомились в 1929 году в редакции ленинградского Детиздата, где Лидия Корнеевна работала редактором и редактировала рассказ Пантелеева «Часы». Началась переписка, ставшая особенно интенсивной после войны. Лидия Корнеевна переехала в Москву, а Алексей Иванович остался в Ленинграде. Сохранилось более восьмисот писем обоих корреспондентов, из которых в книгу вошло около шестисот в сокращенном виде. Для печати отобраны страницы, представляющие интерес для истории отечественной литературы.Письма изобилуют литературными событиями, содержат портреты многих современников — М. Зощенко, Е. Шварца, С. Маршака и отзываются на литературные дискуссии тех лет, одним словом, воссоздают картину литературных событий эпохи.

Алексей Пантелеев , Леонид Пантелеев , Лидия Корнеевна Чуковская

Биографии и Мемуары / Эпистолярная проза / Документальное
Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)
Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)

Николай Павлович Анциферов (1889–1958) — выдающийся историк и литературовед, автор классических работ по истории Петербурга. До выхода этого издания эпистолярное наследие Анциферова не публиковалось. Между тем разнообразие его адресатов и широкий круг знакомых, от Владимира Вернадского до Бориса Эйхенбаума и Марины Юдиной, делают переписку ученого ценным источником знаний о русской культуре XX века. Особый пласт в ней составляет собрание писем, посланных родным и друзьям из ГУЛАГа (1929–1933, 1938–1939), — уникальный человеческий документ эпохи тотальной дегуманизации общества. Собранные по адресатам эпистолярные комплексы превращаются в особые стилевые и образно-сюжетные единства, а вместе они — литературный памятник, отражающий реалии времени, историю судьбы свидетеля трагических событий ХХ века.

Дарья Сергеевна Московская , Николай Павлович Анциферов

Эпистолярная проза

Похожие книги

Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915
Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

Переписка Андрея Белого (1880–1934) с философом, музыковедом и культурологом Эмилием Карловичем Метнером (1872–1936) принадлежит к числу наиболее значимых эпистолярных памятников, характеризующих историю русского символизма в период его расцвета. В письмах обоих корреспондентов со всей полнотой и яркостью раскрывается своеобразие их творческих индивидуальностей, прослеживаются магистральные философско-эстетические идеи, определяющие сущность этого культурного явления. В переписке затрагиваются многие значимые факты, дающие представление о повседневной жизни русских литераторов начала XX века. Важнейшая тема переписки – история создания и функционирования крупнейшего московского символистского издательства «Мусагет», позволяющая в подробностях восстановить хронику его внутренней жизни. Лишь отдельные письма корреспондентов ранее публиковались. В полном объеме переписка, сопровождаемая подробным комментарием, предлагается читателю впервые.

Александр Васильевич Лавров , Джон Э. Малмстад

Эпистолярная проза