Читаем Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы) полностью

А в доме от взрослых тяжело. Екатерина Михайловна[281] действительно больна. Она очень сдала. Лицо — отечное. А глаза неподвижные, упорные, словно глядящие в пустоту. Анна Николаевна очень тревожится за нее и бьется из последних сил. С ней встретился хорошо. Но чувствую, какая предстоит борьба из‐за Светика.

Мне так грустно — потому что именно здесь, в этих стенах, среди этих вещей, рядом с детьми, с особой силой чувствую, что очаг мой угас и я касаюсь холодного пепла. Но почему же мне хорошо — потому что в душе разгорается любовь. Бродил по паркам. Утром со Светиком — под вечер — один.

Здесь каждый шаг в душе рождаетВоспоминанья прошлых лет[282].

Весна тут не отстала от московской. Но она настала так быстро, что парки не успели прибраться и на дорожках голубой дым от костров прошлогодних листьев. Снова ощущал Пушкина. Дома нашел стихи, о которых говорил Вам.

И нет отрады мне — и тихо предо мнойВстают два призрака младые,Две тени милые, — два данные судьбойМне ангела во дни былые!Но оба с крыльями и с пламенным мечом.И стерегут… и мстят мне оба.И оба говорят мне мертвым языкомО тайнах вечности и гроба!..(окончание «Воспоминанье» 1829 г.)[283]

Отыскал Ваше единственное письмо ко мне. Там, между прочим, сказано: «…я увидала, что люди могут давать то, ради чего только и должно жить, — ласку и любовь».

Когда я думаю о 3/V, мне вдруг станет грустно (среди радости): может быть, лучше этого уж никогда не будет — как было светло, тихо, прозрачно. Но Вы-то этого оценить не можете — Вы не видали себя.

Всего светлого.

Ваш Н. Анциферов.

P. S. Ясное утро. В открытое окно — запах распустившейся зелени. Щебет моих детей.

9 мая 1934 г. Детское Село

Милая, дорогая София Александровна, ждал я письмо от Вас 12-го, а получил его 9-го. Но о Вас я думаю очень много. Когда, не отрываясь от живого чувства общения, — радостно и тихо, а в иные минуты мучительно. Письмо Ваше перечитал несколько раз, и оно мне дополнило Вас. Получил его по возвращении из города — принесла его Танюша.

В город поехал 6‐го к вечеру по тракту на автобусе. Это у нас новость. По этому пути ходил пешком Пушкин «воспоминаньями смущенный»[284]. По ней до Пулкова ездили мы на вейках с цветными лентами на масленице — 1928‐го года и возвращались при звездах. Так волнующе звенели колокольчики, такой был сияющий снег, и так мне было хорошо со своими. Дети помнят этот путь. Вдоль тракта верстовые столбы — гранитные обелиски! За Пулковом — фонтан работы Воронихина, перед средней рогаткой — снова фонтан, у города — Чесменская часовня Фельтона. Какой чудесный въезд в классический Петербург!

Город произвел бодрящее и вместе с тем успокаивающее впечатление. Легко дышится весной на его «першпективах» с его далями, просторами и крепкими, устойчивыми формами хорошо знакомых зданий. Я еще не мог побродить по его стогнам и каналам белой ночью, но с нетерпением жду этого. Белые ночи начнутся скоро. Был в тот же вечер на своих могилах. Украсил их скромной дерезой, которой любила убирать пасхальный стол Татьяна Николаевна.

Скоро приеду с детьми, и посадим цветы. У могил сперва было очень мучительно, но тишина все же пришла…

Был я только у Ивана Михайловича и Татьяны Борисовны.

Сегодня был в Публичной библиотеке и выяснил возможности работы по Герцену. Встретил там много знакомых, и очень сердечно, в том числе Ольгу Антоновну[285].

Почти все время провожу в Детском. Теперь до вечера 13‐го не собираюсь в город. Дети очень недовольны, когда я уезжаю от них. С ними очень хорошо, их отношения друг к другу мне теперь больше нравятся, хотя не удовлетворяют еще. Моя новая тактика с Танюшей дает очень хорошие результаты. Она постоянно обращается ко мне то с тем, то с другим. Первая половина дня занята у Танюши — вторая у Светика. Гуляю с ним порознь. С Танюшей был за парками у речки — пели жаворонки, и напомнило Мураново. Взял Танюше билет на «Снегурочку». Это у меня с ней первый выезд. Их обоих собираюсь вести, когда кончатся у Светика экзамены. Завтра у него первый. Я с ним занимаюсь. Придется много поволноваться. 15‐го школой приглашен присутствовать на экзамене по истории. Свет мне сказал, что если бы ему пришлось выбирать себе папу, то он выбрал бы меня. Приехал я домой как раз вовремя. С тетей Аней отношения очень хорошие. Но меня ужасает ее непомерная ежедневная нагрузка. А из‐за увоза Светика, чует мое сердце, — будет бой.

Перейти на страницу:

Все книги серии Переписка

Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)
Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)

Переписка Алексея Ивановича Пантелеева (псевд. Л. Пантелеев), автора «Часов», «Пакета», «Республики ШКИД» с Лидией Корнеевной Чуковской велась более пятидесяти лет (1929–1987). Они познакомились в 1929 году в редакции ленинградского Детиздата, где Лидия Корнеевна работала редактором и редактировала рассказ Пантелеева «Часы». Началась переписка, ставшая особенно интенсивной после войны. Лидия Корнеевна переехала в Москву, а Алексей Иванович остался в Ленинграде. Сохранилось более восьмисот писем обоих корреспондентов, из которых в книгу вошло около шестисот в сокращенном виде. Для печати отобраны страницы, представляющие интерес для истории отечественной литературы.Письма изобилуют литературными событиями, содержат портреты многих современников — М. Зощенко, Е. Шварца, С. Маршака и отзываются на литературные дискуссии тех лет, одним словом, воссоздают картину литературных событий эпохи.

Алексей Пантелеев , Леонид Пантелеев , Лидия Корнеевна Чуковская

Биографии и Мемуары / Эпистолярная проза / Документальное
Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)
Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)

Николай Павлович Анциферов (1889–1958) — выдающийся историк и литературовед, автор классических работ по истории Петербурга. До выхода этого издания эпистолярное наследие Анциферова не публиковалось. Между тем разнообразие его адресатов и широкий круг знакомых, от Владимира Вернадского до Бориса Эйхенбаума и Марины Юдиной, делают переписку ученого ценным источником знаний о русской культуре XX века. Особый пласт в ней составляет собрание писем, посланных родным и друзьям из ГУЛАГа (1929–1933, 1938–1939), — уникальный человеческий документ эпохи тотальной дегуманизации общества. Собранные по адресатам эпистолярные комплексы превращаются в особые стилевые и образно-сюжетные единства, а вместе они — литературный памятник, отражающий реалии времени, историю судьбы свидетеля трагических событий ХХ века.

Дарья Сергеевна Московская , Николай Павлович Анциферов

Эпистолярная проза

Похожие книги

Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915
Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

Переписка Андрея Белого (1880–1934) с философом, музыковедом и культурологом Эмилием Карловичем Метнером (1872–1936) принадлежит к числу наиболее значимых эпистолярных памятников, характеризующих историю русского символизма в период его расцвета. В письмах обоих корреспондентов со всей полнотой и яркостью раскрывается своеобразие их творческих индивидуальностей, прослеживаются магистральные философско-эстетические идеи, определяющие сущность этого культурного явления. В переписке затрагиваются многие значимые факты, дающие представление о повседневной жизни русских литераторов начала XX века. Важнейшая тема переписки – история создания и функционирования крупнейшего московского символистского издательства «Мусагет», позволяющая в подробностях восстановить хронику его внутренней жизни. Лишь отдельные письма корреспондентов ранее публиковались. В полном объеме переписка, сопровождаемая подробным комментарием, предлагается читателю впервые.

Александр Васильевич Лавров , Джон Э. Малмстад

Эпистолярная проза