Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)

Видите, это мое письмо спокойное. Снова пишу, прислушиваясь к дыханию детей. Ночь еще темная, звездная. Скоро их свет растворится в светлом сумраке белых ночей. На столе черемуха, которую собирал с Танюшей. Тепло так, что я открыл занавеску и в открытое окно — струятся запахи свежей зелени. Вот она — жизнь. Пишите, милая, любимая.

Ваш Н. Анциферов.

Светик сейчас готовится к экзамену по физике. Шлет Вам привет и просит звать Светиком.

14 мая 1934 г. Детское Село

Дорогая моя Софья Александровна, а я ждал сегодня Ваше письмо, и оно пришло вовремя. Я привык к нашей живой беседе и к Вам, как-то мысли еще не легко укладываются под пером.

Мои слова о мучительных мыслях объясню при свидании, хотя я думаю, что они Вам и так понятны. Понемногу втягиваюсь я в свою новую жизнь — подобие старой, и в ней нахожу и боль, и отраду, и свет, и мрак.

Очень приятно было прочесть, что Вы занялись «Былым и Думами», тем более что сейчас читаю и я и тоже после долгого перерыва. За этот этап я, видимо, очень изменился. Требования мои очень возросли. И я с Герценом встречаюсь как со старым другом, но не как с учителем.

Перечитываю я переписку мою с Татьяной Николаевной за 1910–11 годы. И мне стыдно за свои письма (но не за ее). Какая наивность и непозволительный романтизм выражений! Как плохо выражали они меня; одно утешает: в них я нашел признание, что «ненавижу все, что пишу». Удивительная беспомощность слова — отсюда превыспренность тона и бесконечные superlativ’ы[286]. Хочется их сжечь, но не сожгу — для этого я слишком историк. Перечитываю одну свою любимую книгу — и она почти выдерживает 12-летнюю разлуку: это Гейерстам: «Книга о маленьком братце»[287]. Вот из нее отрывок.

«Вся эта книга посвящена смерти, а между тем, мне кажется, она говорит больше о счастье, чем о горе. Ведь зло не в том, что человек теряет то, что любит, а зло в том, что он может загрязнить, опозорить и погубить свое счастье. Есть в жизни еще одна тайна, и я должен был много пережить, чтобы ее понять. Любовь не может застыть в одном положении. С годами она растет или ослабевает. И не только угасание любви приносит муку. Наиболее сильна та любовь, которая даст страдания уже потому, что сама неудержимо растет… Я весь полон удивлением перед прошедшим, того удивления, которое пробуждается на дне все познавшей души».

Все это очень близко мне.

Читаю ее в парке, где читал в начале нашей детскосельской жизни. Там есть тихий уголок собственного садика с античным храмом Гваренги[288]. Я читал ее тогда и перечитываю теперь под сводами его портика.

Шумят старые деревья парка. Ветер бушует уже четвертый день. Как много звуков, целые симфонии. По дорожкам, запустевшим от бури, носятся сорванные ветви. А мне под портиком — затишье.

С детьми — хорошо. С Танюшей все идет отлично; она все следит за мной пытливыми глазами. В этот приезд я занят больше ею. Завтра буду ассистентом на экзамене по истории. Очень интересно — но волнуюсь за сына.

А ему очень, очень тяжело. Я хочу избежать ненужных (т. к. бесцельных) объяснений, но боюсь, что не выдержу. Кроме насмешек, замечаний, угроз и наказаний со стороны бабушки он ничего не слышит. Тетя, хотя ведет более разумную линию, — в основном поддерживает мать. К этому я отношусь все же не очень трагично — т. к. верю, что это уже недолго. Посылаю Вам копию с письма Светика, о котором Вам говорил. Вы сквозь него лучше почувствуете моего мальчика.

Придет ли это письмо в ожидаемый день? Жду Вашего письма.

Привет знакомым.

Ваш Н. Анциферов.

P. S. Нет ли новостей о нашем музее? [289]

Светик шлет привет. Не дал приписать, т. к. не хочу, чтобы он заметил свое письмо.

19 мая 1934 г. Детское Село

Милая Софья Александровна, день уже кончается, а письма от Вас нет. Вы избаловали меня (так быстро!) скорыми ответами на два первые письма. Вы мне писали: «Пишите только когда захочется». А мне захотелось через два дня после отправки Вам письма. Вы снились мне очень ярко всю ночь, и очень потянуло к Вам. Но я все же не написал, уступил какому-то мне самому непонятному чувству. Из-за отсутствия Вашего письма еще раз перечитал полученные от Вас письма.

День кончился. Дети ложатся спать. Принесли письмо, но… не от Вас. Это от моей родственницы, которая ослепла. Я был у нее 3 дня тому назад, и мне было очень тяжело от невозможности помочь. А она пишет, что я ее морально поддержал. Стало от этого как-то неловко.

Думаю о Вас много, и мысль о Вас примешивается постоянно к моим думам. Иногда думаю о том, что Вы теперь делаете, иногда о Вашей жизни, иногда о том, что я Вам рассказываю то, что переживаю теперь. Я привык теперь всем делиться с Вами.

Но отчего, отчего же нет сегодня Вашего письма?

Ребята болтают — засыпая. Окно снова открыто — и запах зелени после майской грозы, проникая сквозь окно, смешивается с запахом сирени, ландышей и полевых цветов: во всех вазах — букеты. В комнате — порядок, это неистовые старания Танюши.