Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)

А вот и у меня была музыка, да еще какая. Прекрасная пианистка[317] (Вы ее знаете) играла Баха и Бетховена. А после снова бродил белой ночью по каналам. Очень было хорошо. Все что-то не кончаю письма. Сейчас еду в город и уже не успею переписать его начало.

Всего хорошего, доброго, ясного.

Ваш Н. Анциферов.

P. S. Письмо уже было запечатано, как вдруг получил деньги. Ура!

28 июня 1934 г. Детское Село

Дорогая София Александровна. Мне не удалось взять билет на 1-ое (ночь на 2-ое). Еду с 5-ти часовым поездом 30-го. Утром в Москве. В 5 ч. 30 м. 1‐го /VII надеюсь быть у Вас. Всего светлого.

Ваш Н. Анциферов.

23 сентября 1934 г. Детское Село

Дорогая Сонюшка, обещал тебе написать открытку, но думал все же написать письмо. А вот пишу открытку. То, что хотел написать, так значительно, что лучше рассказать.

Живу очень интенсивно. Много мучительного, много — хорошего. Итог пока хороший.

С комнатой еще неясно. Выяснится лишь после выходного дня. Светику напишу завтра, когда побываю в школе (сегодня вечером). Билет взял на 26-ое. Буду дома утром 27-го. Думаю о том, как я в своем новом доме буду ждать тебя, а потом к 9 (?) сына — и это так хорошо, что дает силы.

Всего светлого, моя любимая.

Твой Коля.

30 июня 1935 г. Детское Село

Сонечка, дорогая, сегодня я должен был получить билет, но с сегодняшнего дня студенты с литерами пущены вне очереди, и у меня № 1172, т. о., я не получил билета, а командировочное ничем помочь не может. Я устал и нервничаю. Волнует меня, как себя чувствуешь ты и как дела в Музее. Ночую у Ивана Михайловича. Встаю в 5 ч. 30 м. После поверки еду в Детское, а в 4 часа опять в город. Ты не огорчайся, до отъезда будет время отдохнуть, если не придется продавать библиотеку. Жду известий о твоей жизни в Истре.

Пишу на вокзале.

1 июля 1935 г. Детское Село

Милая моя Сонюшка, все еще не взял билета. Сегодня наконец проник на станцию со своей бригадой. Когда стал у кассы, оставались билеты только на товаро-пассажирский. Идет 1,5 суток. Я так измучился от этих очередей, поверок, скандалов, неопределенности, что решил взять и на этого «Максима Горького», хотя во времени ничего не выигрывал. Но когда подошел к кассе мой предшественник, последний билет был продан. Зато завтра получу уже наверняка, т. к. буду впущен с улицы с первой партией.

Анна Николаевна сказала, что Сергейка ей теперь очень нравится (видимо, мнение и бабушки). Видишь, это мне утешение. Скоро ли от тебя весточка мне на радость.

Целую и люблю.

Твой Коля.

3 июля 1935 г. Детское Село

Сонюшка, милая, любимая, хотел я сегодня совсем, совсем отдыхать, а завтра писать тебе, но меня тянет к тебе, и вот я за письмом к тебе. Ты не думай, что я для успокоения тебе писал первую открытку. Я во всех своих открытках точно отражал текущий день в его суетной грани. Сейчас я виню себя за это. Я боюсь, что ты, получая мою открытку, ощущала «флюиды тревоги из Детского Села», сжималась, а не раскрывалась мне навстречу. Но вместе с тем я утешаю себя тем, что ты сейчас вне тягот быта, возле леса и с одиночеством, при котором хорошо думается. И ты правильно расценишь эти дни. Мне хочется этим письмом согнать последние тени и пригладить мелкие морщинки. Вот видишь: все прошло.

Я побывал в своем старом доме, побывал с Танюшей и очень ею доволен. Хорошо встретился с семьей Ивана Михайловича. А мне еще 5 дней отдохнуть, подумать и поработать. Сегодня с детьми иду на могилу мамы.

Меня, конечно, очень тревожит положение с музеем, но вместе с тем верится, что «все образуется». Главное же, я твердо верю, что мы сможем пожить с тобой дюжину дней, и я жажду этого сейчас еще сильнее, чем до поездки. Почему?

Потому что я очень, очень, очень, слышишь меня, очень люблю тебя. И когда я выхожу из текущих забот и тревог, когда я прикасаюсь к своей жизни в целом, ты не меркнешь, а разгораешься. Ты где-то в душе все еще не изжила недоверия. Но если ты меня узнала за этот год, то ты не можешь не понять большого смысла для меня того, что я сказал тебе сейчас. Неужели же ты подменишь содержание этих слов своей недоверчивой любовью. Глупая, глупенькая.

Нужно видеть, София Александровна, нужно видеть. (3/VII-35 — после 14/IV-34.)

Мне сейчас хорошо и так хочется думать, что и тебе хорошо. А хорошо мне еще потому, что чувствую в себе много еще душевных сил, что кажется — не иссякли во мне еще и творческие для жизни силы. Я возвращаюсь к тебе с новым приливом этих сил.

Ты получишь это письмо дня за 2, за 3 до моего возвращения. Приеду утром 9-го/VII. Где мы встретимся? Я не хочу тебя звать в город. Отдыхай, моя радость милая. Я приеду к тебе 12‐го утром. Приехал бы 11‐го вечером, да боюсь создать затруднение с ночевкой.

Немного о делах. Маргарита Сергеевна[318] должна была уехать на юг. Комната освободилась, отсюда все трудности. До моего возвращения в сентябре или в октябре, видимо, все останется по-прежнему.