Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)

Я лежу на отдельном топчане, а не на нарах, надо мной нар нет. Кругом тихо. Как хорошо подобрать ноги, закрыть глаза и летать, летать. Вот моя мечта, ставшая реальностью. И этот ветерок! Перед отправкой сюда я получил твое опоздавшее письмо № 1, в котором ты писала о своем горе, о своей тоске и кончила извинениями, что расстроила меня. Моя глупенькая девочка, да с кем же тебе делиться всем этим, как не со мною, кто же ближе к тебе, чем я, кто лучше поймет. Приди, прижмись ко мне, сядем поближе друг к другу и почувствуем, что мы вместе. Как мне грустно, что письма твои теперь задержатся. Я главным образом из‐за этого не настаивал на моей отправке в Сангородок.

Итак, мое «завство» баней и прачечной, к сожалению, продлилось всего 18 дней. Я после ряда преодоленных трудностей овладел этим делом. Мне хотелось, чтобы исчезли перебранки, скандалы. Мне хотелось к каждому отнестись со вниманием, терпением и сделать, что от меня зависит. Кое-что я достичь успел. Шпана относилась ко мне со сдержанностью, чувствовалось уважение. Очень трудно мне пришлось, когда началась малярия. Приходилось работать даже при 39 гр., т. к. если бы я не работал, то и баня, и прачечная стали бы. Когда стало 40 — я сдал все имущество, и вполне благополучно, и меня увезли. Я продолжаю работать над собой и вижу, что когда делаешь добро плохим людям и от них, кроме гадостей, ничего не видишь, то это самое бескорыстное дело, а для самовоспитания самое нужное.

Еще раз благодарю за книжки. Книжка о Левитане[420] написана в том же умеренном стиле, как Кирпотина о Пушкине[421]. Читал я том переписки Горького с Чеховым, Буниным и др. с рядом статей[422]. Мне понравилось. Многое всколыхнулось из 1900‐х годов.

Из-за болезни я почти не ел из посылки. Сейчас я получил извещения на 2 посылки, а потому умоляю, ближайшую высылку отмени. Доставь себе и твоим родным какой-либо праздник.

Милая, милая, как я люблю тебя. Твой всюду и за 10 000 км.

Коля

[423].

18 июля 1938 г. Лесозаводск

Итак, дорогая моя Сонюшка, тебе теперь все известно о моем здоровье. В. П.[424], вероятно, осуждает меня, что я тебя волную своими письмами. Но я решил, что не вправе держать тебя в неведении. Я сейчас помещаюсь с товарищами по палате ввиду дезинфекции барака на открытой сцене. Кругом зелень, но, как всюду, невысокая. Душно только несколько часов днем. К потолку прилеплено ласточкино гнездо, не такое, как у нас, а похожее на мешочек. Ласточки развлекают меня. Помимо этого есть книги и газеты!

Температура у меня почти выровнялась. Остались расстройство и слабость. Ты напрасно думаешь, что я ничего не предпринимаю для улучшения своего положения. Я тебе уже давно писал, что обращался к А. Н. Толстому как депутату Верх. Совета касательно пересмотра дела, писал Френкелю[425] (начальнику строительства БАМа), напомнив ему наши встречи и мое освобождение. 3 раза обращался в Отдел Труда. Но ниоткуда ответа не получил. Повторилось то же, что и с доверенностями. А получила ли ты 2-ой <экземпляр> моего заявления в сберкассу? Напиши только одно: в случае моей смерти тебе выдадут мой вклад или нет? Ты все же последуй совету инспекции НКВД.

В. П. тебя утешает тем, что мне все же легче, чем тебе. Конечно, да в том смысле, что я ни секунды, ни разу не хотел, чтобы ты была на моем, а я на твоем месте. Лучше уж самому переносить, чем страдать за любимого, в особенности за женщину! В твоих последних письмах часто встречаются мысли о жизни, в разумность которой ты утратила веру. Помнишь, у А. Блока в «Возмездии» «Нас всех подстерегает случай». Твое душевное состояние не только понятно, но и близко. Я никак не могу ни в каком плане осмыслить случившееся со мной, и это очень отягчает мое душевное состояние. Зачем? Я уже не говорю «за что?». Я всячески стараюсь осмыслить свою здешнюю жизнь. Это мне удается лучше.

Я восхищен нашими успехами в этом далеком краю, всей душой сочувствую его рассвету и готов на любом участке принимать участие в общем труде. Во-вторых, — жизнь бригадой, физический труд дали мне новый и, я считаю, нужный опыт жизни. Наконец, совместная жизнь с теми, которые меня окружают, — большое испытание для моей любви к людям, я бы сказал, искус. Я много работаю над собой, чтобы не поддаться дурным чувствам. Это относится как к бытовикам, так и к к-рам. Думаю, что мое душевное одиночество мне тоже на пользу.

Итак — ты видишь, что я все еще живу, чего-то добиваюсь, стараюсь не остановиться в своем внутреннем пути… Прошла гроза. Воздух чист. Небо нежно-лазурное. Пишу в беседке Сангородка. Сквозь листья и цветы душистого горошка, покрывающего беседку, — проникает солнце.

Сегодня праздник Сережи[426]. В этот день в прошлом году, утром я взял билет в Москву. Когда же мои письма будут приносить тебе какую-нибудь отраду? Неужели же в них ты не находишь и утешительных сторон. Целую милая, любимая, всегда в моих помыслах.

Твой Коля.

Одну посылку пропусти обязательно. Негде прятать. Это очень <1 слово нрзб>