Николай Негорев или благополучный россиянин.

Ольга сказала мне на эту тему довольно длинное предисловие, прежде чем приступила к главному сюжету своего разговора. Испытав неудачу на исправительном приюте, она задумала послужить отечеству каким-то кооперативным обществом швей и теперь хотела посоветоваться со мной. В последнее время со мной советовались очень многие, и я, при помощи маленьких хитростей, совершенно оттеснил Володю на задний план в деле либерализма. Я давно сообразил, что наши бестолковые споры ведутся из-за петушьего первенства, и инстинктивно понял, что это ложный путь для достижения цели. Так как молчать, когда все говорят, очень оригинально, я уже своим молчанием обращал на себя некоторое внимание; но, кроме этого, я приучился говорить отрывочные резкие фразы и задавать непобедимые вопросы. Здание всего нашего либерализма было построено на песке, и потому под него нетрудно было не только подкапываться, но даже порой потрясать его до основания одной резкой фразой или вопросом. Для этой цели такие вопросы, как: для чего это? по какой же причине? чего же вы, собственно, хотите? и проч., были особенно драгоценны, и редкий умел ответить, для чего нужно освободить крестьян или по какой причине нам нужно приносить для них жертвы; последний же вопрос (что вы, собственно, хотите?), оставляемый всегда в запас, как тяжелая осадная артиллерия, имел поразительное действие, и я мало-помалу завоевал репутацию умного, немного циничного, но непобедимого спорщика. Моя неотразимая резкость особенно нравилась женщинам, которые, не исключая и Ольги, всегда слушали меня с большим удовольствием.

-- Я знаю, что вы отнесетесь к моему предложению враждебно,-- сказала мне Ольга,-- но потому-то мне и интересно знать ваше мнение.

-- Знаете ли,-- смеясь, сказал я,-- мы, право, похожи на людей, которые ни с того ни с сего начали собираться в дорогу: сложили вещи, отслужили напутственный молебен, простились с родными... запряжены лошади, как вдруг оказывается, что мы не знаем, куда ехать. Остаться, после всех приготовлений, дома -- стыдно, а в путешествии нет никакой определенной цели. Вот теперь мне так и кажется, что вы, в положении подобной путешественницы, спрашиваете меня, куда, лучше съездить, в Москву или Пятигорск.

-- Положим, так! Мне стыдно оставаться дома,-- смеясь сказала Ольга,-- нужно же решить вопрос, что лучше -- Москва или Пятигорск. Я предполагаю, вот что...

Ольга начала развивать мне проект швейной артели -- проект, во всем подобный множеству позднейших проектов этого рода, остановившихся у нас на первых же шагах к осуществлению по той причине, что шагали не прямо ногами, а высокими ходулями, на которых ходить, как известно, очень трудно.

Без особенного труда я скоро заставил ее сознаться, что если она будет делить заработок поровну, мастерицы будут считать ее дурой.

-- Я их хитростями доведу до того, что они сами потребуют у меня того, что нужно,-- улыбаясь, сказала Ольга.

-- Это будет интересная партия в дураки. Они -- дети, не умеющие играть, а вы -- нянька, желающая потешить их выигрышем... Но нужно много хитрости, чтобы у вас не выходил розыгрыш и чтобы вы всегда оставались...

-- Дурой,-- досказала Ольга.

Я заметил еще, что вообще хозяин, заботящийся о том, чтобы рабочие вынудили от него прибавку жалованья, должен иметь ласковую душу быка на вывеске мясной лавки, взор которого всегда говорит: "Сделайте милость, убейте меня, сдерите шкуру, зажарьте и съешьте", и спросил Ольгу, продолжает ли она заниматься русской историей.

-- Нет, я бросила,-- разочарованно отвечала она.

Ольга была замечательной женщиной в том отношении, что "у ней была всегдашняя зубная боль", как охарактеризовал Андрей ее постоянное беспокойство о том, что бы из себя такое сделать и к чему бы приспособить свои таланты. Взявшись за одно дело, она тотчас же находила, что гораздо полезнее заниматься другой работой, и бросала первую. Она училась попеременно живописи, музыке, химии, математике, посвятив каждой науке именно столько времени, сколько нужно для охлаждения первого пыла. Ее комната представляла из себя какую-то лабораторию сумасшедшего. Тут торчал мольберт, валялся муштабель, висела скрипка, стояла целая корзина битых колб, пробирных цилиндриков, разных банок и склянок, был даже пистолет-монтекристо, которым Ольга училась одно время стрелять в цель. Нечего и говорить, что я без всякого удивления узнал, что она потеряла желание сделаться русским Маколеем.

Мы несколько времени молча ходили с ней по пустой зале, где под нашими ногами хрустели кусочки штукатурки, которые нам случалось на пути растаптывать. Ольга задумалась и в рассеянности, сомкнув пальцы рук, шагала, не обращая на меня никакого внимания.

-- Что же мне так больно и так трудно -- жду ль чего, жалею ли о чем? -- задушевно продекламировала она в забывчивости, что не одна в комнате, и почти вздрогнула, увидев, что я иду подле нее.