-- Нет, вовсе нет,-- быстро проговорила Софья Васильевна, играя в своих проворных пальчиках ручкой стального пера и как будто стараясь скрыть некоторого рода смущение.-- Хотите чаю?
-- Давайте,-- сказал Андрей, шаркая спичкой о спину Стульцева.-- У вас можно курить?
-- Можете.
Софья Васильевна встала, обдернула платье и вышла со своей больной улыбкой распорядиться насчет самовара
-- Можно шутить, но не в присутствии женщины, которая...-- брюзгливо заговорил обиженный Стульцев, но возвращение Софьи Васильевны прервало его.
-- Вы, кажется, серьезно занимаетесь ботаникой? -- спросил я.
-- Нет, когда случится.
-- У нас есть сестра, которая совсем не занимается ботаникой; что, если бы вы познакомились с ней, Софья Васильевна? -- сказал Андрей.
-- Вы, вероятно, не шутя хотите за мной ухаживать! -- кротко засмеявшись и слегка покраснев, сказала Софья Васильевна.
-- Шутя или не шутя -- отчего бы не ухаживать?
-- Удивительно умно! -- пробормотал у меня за спиной Стульцев, продолжая вертеть перед своим носом разные сушеные цветки.
-- Шутя или не шутя,-- вдруг серьезно, почти грустно заговорила Софья Васильевна,-- а я вам вот что скажу: я не боюсь сплетен, но они могут отнять у меня последнее средство существования...
-- За кого же вы меня принимаете! Ведь я не Стульцев! -- воскликнул Андрей.
-- Пожалуйста, не употребляй моей фамилии! -- во все горло закричал неожиданно взбунтовавшийся Стульцев, вероятно с намерением напугать Андрея, но, конечно, только насмешил.
-- Вообще вы меня оскорбите,-- заговорила Софья Васильевна, когда шум, произведенный Стульцевым, поуспокоился,-- оскорбите, если не будете смотреть как на своего товарища и будете помнить, что я женщина... Вы должны забыть мой пол. Согласны? -- весело спросила Софья Васильевна.
-- Согласен.
-- Я для вас мужчина. Помните.
-- Не сделать ли, для памяти, маленького грамматического нововведения -- говорить: Софья Васильевна ходил, говорил, пил? Это очень оригинально. Софья Васильевна ехал верхом на войну и курил трубку,-- болтал Андрей, между тем как Софья Васильевна хлопотала около чая.
-- Вы мне не беспокойтесь наливать,-- с важностью сказал Стульцев, продолжавший корчить сердитую рожу.
-- Не беспокоюсь: ведь вы уж пили...
-- Эта скотина любит пойло,-- заметил Андрей.
Софья Васильевна с легкой укоризной взглянула на него и покачала головой.
-- Ну, ну! ты пожалуйста...-- угрожающе проворчал Стульцев.
Во время этого разговора я встал и подошел к окну. Там к обоям была приколота булавкой страничка бумаги -- расписание Софьи Васильевны. В нем значилось:
Софья Васильевна, кончив побрякиванье чайными ложками и стаканами, повернулась ко мне и очень смутилась, увидев, что я читаю ее расписание. Она как-то съежилась и посмотрела на меня своим просящим извинения взглядом.
-- Это не хорошо,-- тихо проговорила она.
-- Извините. Но этого вовсе не следует стыдиться; напротив, следует гордиться такой деловой аккуратностью,-- сказал я.-- Только у вас тут, кажется, есть ошибки.
-- Грамматические?
-- О, вовсе нет. Например, сегодня днем вы гуляете, а вечером, при огне, назначаете портить себе глаза, переписывая и раскрашивая что-то.
-- Неужели вы, кроме уроков, берете еще переписку и раскрашиваете политипажи? {Политипаж -- старинное название гравюры на дереве в книге.} -- спросил Андрей, подходя к расписанию.
-- Да. Это очень веселая работа, если ею заниматься изредка.
-- Позвольте списать, когда у вас свободное время,-- насмешливо сказал Андрей,-- а то как-нибудь зайдешь к вам и наткнешься на переводы или починку чулков.
-- Вам смешно? -- своим беззащитным тоном сказала Софья Васильевна.-- Нет, вы лучше объясните, почему вам это кажется глупо?
Андрей сделал серьезную физиономию, что к нему вообще очень не шло.
-- Как-то странно так распределять свое время,-- сказал он.-- Представьте, что вы читаете очень интересную статью в русском журнале -- вам остается дочитать всего две странички, самые любопытные, но бьют часы, и вы должны бросить книгу, может быть, на половине фразы.
-- Зачем же? это гипербола. Я дочитаю две страницы и начну обедать десятью минутами позже.
По поводу расписания загорелся спор, в котором принял участие и Стульцев, оставив сушеные цветки и начав врать, что его добрый знакомый, Иван Сергеич Тургенев, тоже имеет расписание и что у Шиллера было такое расписание, вследствие которого он, написавши страницу, ставил ноги в теплую воду и выпивал бутылку вина.