Николай Негорев или благополучный россиянин.

У него был счастливый характер, который действительно не позволял ему скучать или быть печальным хоть двадцать минут сряду. Я сказал ему это, и Андрей ответил мне комплиментом, что мой характер еще лучше, так как я не только никогда не печалюсь, но не веселюсь и не сержусь. В назидательном разговоре на эту тему мы незаметно дошли до Новицкого, и, только взявшись за звонок, я спросил Андрея: "А что, если Новицкий не согласится?"

-- Найдем другого: в чем другом, а в секундантах и собутыльниках у нас нет недостатка.

У Новицкого с Овериным была большущая холодная комната, испещренная множеством окон с трех сторон. Железная печка у них топилась постоянно, и от этого сухой воздух воспринимал какой-то неприятный запах гари. Этому не помогали даже два горшка с водой, поставленные Овериным на окнах для сообщения воздуху надлежащей влажности.

Мебель была очень бедна, и ко всему тому неряшество и беспорядочность Оверина сообщали комнате какой-то нежилой характер. Продавленный диван стоял далеко от стены, так как Оверин находил полезным в гигиеническом отношении спать середи комнаты. Тут же торчала его доска, около которой пол, аршина на три в окружности, давно побелел от мела. На потолке были прибиты какие-то гвозди и протянуты веревки; На одной из них висели даже чьи-то брюки. Книги у Оверина валились и на полу, и на диване, и под столом, и на подоконниках. Когда мы пришли, оба хозяина лежали с книгами в руках -- каждый на своем логовище. Оверин, кроме того, держал в руке длинную палку, на конце которой был привязан, кажется, мел.

Между тем как Андрей начал объяснять Новицкому, в чем дело, я сел к Оверину на диван и поднял одну из валявшихся на полу книг. Это было "Philosophie du progrés, une programme" {"Философия прогресса, программа" -- работа Пьера Жозефа Прудона (1809--1865), французского мелкобуржуазного экономиста и социолога, одного из основоположников анархизма.} Прудона. Под ней лежал оттиск статьи Оверина о лейденских банках, напечатанной в каком-то немецком специальном журнале. Я плохо знал немецкий язык, да, кроме того, статья была испещрена какими-то бесконечными вычислениями, похожими на гиероглифы, и я ее бросил.

-- Что это вы, читаете Прудона? -- спросил я.

-- Читал. Ужасная дичь! -- невнимательно сказал Оверин, повертываясь на бок и начиная писать своей палкой на доске.

Мне ничего не оставалось, как положить книгу на диван и отойти от него.

-- Что за нелепость,-- говорил Новицкий,-- неужели ты в самом деле будешь с ним стреляться?

-- Конечно, буду. Что ж тут удивительного?

-- Коли ему охота драться -- взял бы поколотил его хорошенько, а то еще церемонии какие-то выдумали! -- презрительно сказал Новицкий.

-- Надо же ему дать средство смыть, так сказать, оскорбление...

-- Зачем? ведь он стоил плюхи -- нечего ее и смывать, ее ничем не смоешь...

-- Ну, словом, ты не хочешь быть свидетелем?

-- Нет. Из-за того, что подлецу не нравится оплеуха, я не хочу таскаться по судам, да и тебе не советую.

-- Ну, нечего толковать, значит! Прощай!

-- Куда же ты, посиди -- успеешь еще.

-- Надо же найти человека...

-- Да вон человек лежит,-- кивнул Новицкий на Оверина.-- Он теперь вычисляет круг обращения исторических событий в России. Он пойдет.

-- Что это нос-то у него разбит? -- спросил я.

-- Нос пал жертвой, или не пал, а еще падет -- жертвой раннего вставания. Не хотите ли посмотреть наш будильник?

Новицкий поднял с полу довольно тяжелый кулек с бельем и всяким другим хламом и начал объяснять устройство оверинского будильника. На стене, пониже часовой гири, были прибиты крючок и дощечка, прилаженная так, что, как только гиря становилась на нее и начинала надавливать, с крючка срывалась веревка и на голову Оверина падал почти с потолка кулек со всем его имуществом: тремя парами белья, сапогами и парой платья.

-- Для чего это у него в руках палка? -- спросил я.

-- Это чтобы меньше двигаться и как можно меньше тратить фосфора в физических движениях, а больше сберегать его для умственной работы.

-- А вам, должно быть, здесь весело!-- сказал я.

-- В особенности вечером, когда начинается пристройка будильника и развешивание свечей и простынь сообразно с законами отражения лучей. Но и день имеет свои приятности. Мы непрестанно заняты разными глубокими соображениями. Колбасы, например, какую, кажется, могут дать пищу для ума? Но мы и их не оставили без внимания. Прежде мы питались колбасами, а теперь сообразили, что лучше всего брать пример с первобытных людей: пить невареные яйца и есть сырую говядину. Вон...

Новицкий открыл шкаф. Там на блюде лежал огромный кусок сырой говядины. Из-под нижней полки выглядывало лукошко с яйцами.