Николай Павлович Игнатьев. Российский дипломат

Свои отпуска Леонтьев проводил в Константинополе и жил там в посольстве. После года жизни на Афоне он, уже в отставке, пробыл еще несколько месяцев в турецкой столице. Там он писал свои романы, а также публицистические работы «Панславизм и греки», «Панславизм на Афоне», «Византизм и славянство» и др., где изложил свою оригинальную концепцию византизма, идеи сильной государственной власти, противоположной демократии западного типа. Естественно, что эти взгляды одобрялись Игнатьевым, противником западного парламентаризма и сторонником сильного самодержавного правления. По вечерам Леонтьев читал свои романы и статьи посольскому обществу, собиравшемуся в гостиной. Он сдружился с тещей Игнатьева княгиней А. М. Голицыной, которая принимала участие в издании его романов в России. Посольскую и консульскую жизнь Леонтьев талантливо впоследствии изобразил в своих романах «Одиссей Полихрониадис» и «Египетский голубь». «Игнатьев хвалит романы», – писал он своему другу К. А. Губастову[265].

Леонтьев с благоговением относился к Игнатьеву, хотя указывал на его тщеславие и честолюбие. Но ни в одном из своих романов он его не изобразил. Игнатьев, по-видимому, отчасти оставался для него загадкой. «Я всегда говорил про этого человека, что его легче описать, чем определить», – отмечал он[266].

Игнатьев и его сотрудники являли для Леонтьева поразительный контраст с официальной обстановкой Петербурга и Москвы. Вспоминая официально-холодный прием издателя «Русского вестника» М. Н. Каткова, печатавшего работы Леонтьева, последний говорил о своих константинопольских друзьях – Игнатьевых, Нелидовых, Хитрово, Мурузи, Ону и других: «Все эти люди могут иметь свои недостатки и несовершенства, но это живое общество, а не ученое скучное хамство… Это люди, с которыми дышится легко даже в минуту распрей»[267].

Вскоре после возвращения в Россию Леонтьев обратился к Игнатьеву с просьбой предоставить ему должность в посольстве. Но последний не мог этого сделать ввиду начавшегося в 1875 г. восточного кризиса. Тем не менее они много лет состояли в переписке, и Игнатьев помогал Леонтьеву в решении его некоторых личных вопросов. Будучи министром внутренних дел, он предоставил нуждавшемуся Леонтьеву должность цензора, ибо Леонтьев не мог литературным трудом заработать себе на жизнь и страшно бедствовал.

Назначение Игнатьева в 1881 г. на пост министра внутренних дел Леонтьев приветствовал и искренне поздравил с этим своего бывшего патрона. Он писал ему: «Я не могу не радоваться, по известному Вам образу мыслей моих, просто как русский и гражданин, что самое важное из министерств наших поступит в столь тяжкое для государства время в Ваше ведение… Сколько я ни думал и ни вспоминал о других государственных деятелях наших, составивших себе известность за последнее время, я без лести должен сознаться, что Вы незаменимы в настоящее время»[268].

Игнатьев нередко устраивал специальные обеды для турецких министров, после которых они возвращались с подарками. В доме часто бывали приезжие европейские знаменитости. Большой резонанс вызвал прием Игнатьевым в августе 1868 г. американских офицеров с фрегата «Франклин», прибывшего с визитом в Константинополь и которого турки не хотели пропускать в пролив. В связи с этим конгресс США опубликовал заявление о пропуске судов всех рангов в проливы и о признании независимости восставшего острова Крит. Американские офицеры были очень довольны приемом в российском посольстве, тем более что английские и французские дипломаты их игнорировали[269]. Прием американцев приобрел особое значение, демонстрируя дружественные отношения России и США. На 60-е гг. приходился пик этих отношений: США занимали приемлемую для России позицию в польском и балканском вопросах, а Петербург был на стороне северян в гражданской войне и отказался принять участие в интервенции в США, планируемой англо-французами.

В посольстве давались приемы и в честь иностранных послов. Некоторые из них – итальянец Л. Корти, австриец Ф. Зичи, американец Моррис были в прекрасных отношениях с Игнатьевым и часто обедали в посольстве. С французским и английским послами отношения были напряженные, но внешне послы всегда выказывали Игнатьеву почтение, в особенности когда он в 1867 г. стал дуайеном (старшиной) дипломатического корпуса в турецкой столице.

Новый английский посол Г. Эллиот, прибывший в Константинополь в январе 1867 г., был ярым русофобом. В молодости он был секретарем английского посольства в Петербурге и вынес оттуда ненависть ко всему русскому. Игнатьев писал о нем Стремоухову: «Великобританский представитель не орел, но всегда ненавидит (политически) Россию… К тому же он мелочен, завистлив и легко поддается на сплетни»[270]. Эллиот доставлял Игнатьеву много забот. Он был противником самостоятельности болгарской церкви, выступал за решительное подавление восстания на Крите и категорически отвергал все инициативы Игнатьева.