Нил Сорский

«Наблюдения над жалованными грамотами Троицкому монастырю показывают, что после 3 июля 1453 года Василий Темный перестает называть в своих грамотах Троицкого игумена по имени, — отмечает Н. С. Борисов. — В этом явно проявляется его недовольство Мартинианом. Примечательно, что охлаждение отношений между Василием II и его духовником наблюдается с тех самых пор, как в Москве узнали об отравлении Дмитрия Шемяки. По-видимому, Мартиниан осудил это злодеяние и назначил Василию строгую епитимью»[183]. Летом 1454 года великому князю опять пришлось объясняться со своим духовным отцом. Некий боярин оставил двор Василия и уехал служить к тверскому князю. Василий Темный попросил Мартиниана вернуть беглеца. Он обещал опальному не только жизнь, но почет и богатую награду. Мартиниан исполнил просьбу Василия и уговорил боярина вернуться. Но великий князь «не сдержал ярости и гнева» и велел его заковать. Родственники сообщили об этом игумену. Сев в возок, он немедля отправился в Москву. Приехав, Мартиниан быстро прошел в покои великого князя. Подойдя, постучал в двери. Привратники сказали князю о приходе святого, и тот повелел его немедленно впустить к себе. Игумен, войдя, помолился Богу, а затем вдруг подошел близко к Василию и сказал: «Тако ли, самодержавный князь великый, и ты праведно судити научился еси, Господи? Почто еси душу мою грешную продал и послал еси в ад? Почто еси боярина того, иже мною призваннаго и душею моею, оковати повелел и слово свое преступил? Не буди мое, грешнаго, благословение на тебе, ни на твоем великом княжении!» «И, повернувшись во гневе, быстро ушел из покоев»[184]. Покинув дворец, Мартиниан сразу уехал в монастырь. Великий князь призвал к себе бояр и, будто гневаясь на игумена, рассказал о его визите. Пока бояре осторожничали и думали, как им реагировать, великий князь сам решил принести покаяние. «Виноват есмь пред Богом, согреших к Богу: преступих слово свое», — сказал он[185]. Чем в действительности закончилась история с боярином, неизвестно, но Мартиниан вскоре (между 3 марта и 22 сентября 1454 года) оставил игуменство в Троице и вернулся в Ферапонтов монастырь, где до конца своих дней подвизался в должности строителя (то есть «строил», «устраивал» жизнь монастыря)[186]. Никакое перечисление добродетелей преподобного Мартиниана не смогло бы рассказать о нем лучше, нежели этот эпизод о боярине из Жития святого. Таков был ферапонтовский настоятель, с которым, несомненно, встречался Нил Сорский среди будней монастырской повседневности.

Старец Нил всегда искал людей, имевших дар разумения Божественных писаний и проводивших добродетельную жизнь. Одним из них был монах Паисий (Ярославов). Он происходил из ярославского боярского рода Ярославовых (мирское имя Паисия неизвестно). Его отцом был боярин ростовского архиепископа Ефрема Моисей, последовательный сторонник Василия Темного. После присоединения Ярославского княжества к Москве в 1463 году некоторые представители Ярославовых переехали в столицу, где служили дьяками. Двоюродный брат Паисия дьяк Леонтий Алексеев с середины 1460-х годов занимал важное место в управлении Русским государством и входил в узкий круг доверенных лиц Ивана III.

Паисий, как и Нил Сорский, принял постриг в Кирилло-Белозерском монастыре при игумене Кассиане. Вероятно, после ухода настоятеля в Спасо-Каменный монастырь он покинул северную обитель. Документы свидетельствуют о том, что при троицком игумене Спиридоне (1467–1474) Паисий находился в числе братии этой обители. Благодаря поддержке брата Леонтия Паисий был приближен к великокняжескому двору. Иван III «держал его в великой чести». Паисий крестил двух сыновей великого князя — Василия и Георгия. Обласканный государем он остался при этом смиренным монахом.

В 1478 году Иван III уговорил Паисия стать игуменом Троице-Сергиева монастыря. Однако жизнь здесь не пришлась по душе старцу, возросшему в заволжских обителях. Отчасти Паисий повторил судьбу ферапонтовского игумена Мартиниана. Как и прежде, постриженники из родовитых боярских и княжеских семей не стремились подчинить свою жизнь строгому монастырскому уставу и возненавидели игумена. Летопись сообщает, что они даже «хотеша его убить». Поняв, что он не может «чернцов превратити на Божий путь, на молитву, и на пост, и на воздержание», Паисий оставил игуменство. В 1482–1484 годах он жил в Мос-кве, в одной из столичных обителей.