Нил Сорский

Вся жизнь в монастыре устроена так, чтобы научить монаха смирению — главной монашеской добродетели. «Монах, — говорил святой Симеон Студит, — должен чувствовать себя ничтожным, безвестным и словно бы вовсе не существующим»; он должен жить, будто «иноязычный среди иноязычного народа»[196]. Сохранять эту спасительную дистанцию советовал впоследствии и старец Нил. Он не любил слушать недуховные разговоры среди братии, обсуждать чужие тайны и поступки. Из собственного опыта преподобный знал, что это опустошает душу и приучает видеть чужие грехи, но не замечать своих. Если случалась беседа с кем-либо из иноков, то он говорил с любовью духовной и истинным смирением, стараясь ничем не обидеть брата. «Нетаковых» инок Нил старался избегать, сохраняя себя при этом от осуждения и укорения.

Послушания, которые ему поручали, он исполнял с таким старанием, как будто служил самому Христу. Со временем игумен стал давать ему ответственные поручения, касающиеся монастырского хозяйства. Грамота времени игуменства Кассиана (1448–1465, апрель 1466-го — 1470/71) свидетельствует о том, что старец Нил участвовал в разделе земельных владений Кириллова и соседнего Ферапонтова монастырей, а значит, в это время он уже входил в число соборных старцев, управлявших монастырем вместе с игуменом.

Старец Нил старался избегать всяких забот и разговоров об умножении монастырских богатств. Но не всегда это удавалось. Покинув мир и придя в монастырь, его обитатели продолжали заниматься обычными мирскими делами. Больше всего они заботились о приобретении различных имений, гордясь богатством своей обители, и при этом думали, что творят благие, добродетельные дела. Все это, считал Нил Сорский, происходит от «неразумия» — непонимания Божественных писаний. «Ибо Господь и сам, если бы захотел, мог бы сделать нас богатыми, но иноку достаточно и малых потреб», — говорил он.

Когда Нил понял, что жизнь в монастыре перестала приносить духовную пользу, то задумал покинуть его. Это решение он принял не вдруг, тем более что преподобный Кирилл не благословлял инокам покидать место своего пострижения. Старец Нил тоже не любил самочинства, то есть своеволия, когда человек поступает, сообразуясь только с собственным мнением. Этот грех он считал едва ли не самым тяжелым из монашеских грехов. Впоследствии, когда Нил стал настоятелем скита, он готов был простить своим инокам многое, но за самочинство изгонял без колебаний.

В монастыре преподобный выработал главное правило своей жизни: он ничего не делал без свидетельства Божественных писаний. Если собирался совершить какой-либо поступок, то сначала обращался к житиям святых. Если в них не находил подтверждения своим желаниям, то до времени откладывал дело. Жития были для Нила не просто назидательным чтением, но непререкаемым в своей авторитетности образцом для собственной жизни. Такое отношение к житийным текстам было присуще и древним святым. Так, Симеон Новый Богослов говорил, что на Страшном суде люди будут осуждены, если они не подражали святым и не читали их жития: «Богатых будут судить те святые, которые в жизни были богаты, бедных — те, что были бедны, женатых — женатые, а безбрачных — те, что не состояли в браке». Короче, «каждый человек грешный в страшный день Суда напротив себя в жизни вечной и в неизреченном том свете увидит подобного себе и будет осужден им»[197].

Старец Нил много времени посвятил переписыванию житий. Эту работу он продолжил впоследствии в своем скиту на Соре. В результате многолетнего кропотливого труда появились три объемных сборника текстов. В Житии Саввы Освященного Нил прочитал о том, что святой Савва долгое время жил в Лавре Евфимия Великого. Однако через некоторое время он покинул монастырь, потому что святой Евфимий и его старцы скончались, а устав постепенно стал изменяться. История всех монастырей развивается сходным образом. Основатель обители — это всегда яркая харизматичная личность. Он, как магнит, притягивает к себе людей и способствует их духовному росту. В его присутствии все конфликты и недоразумения быстро гасятся, а чужое и случайное по духу отсекается само собой. Но наступает неотвратимый и печальный день, когда основатель обители завершает свое земное поприще. На иконах изображается, как иноки рыдают, собравшись у одра духовного отца. Те же сцены описываются в житиях. И это не общее место, а реальная драма, переживаемая насельниками. Некоторое время после кончины святого жизнь в обители определяют его сподвижники, ученики. Но со временем уходят и они. Остается только память о прошлом, монастырский устав. Однако письменное слово не имеет такой силы воздействия, как живой пример. Появление пришлого игумена часто сопровождается тяжелыми конфликтами.