Нил Сорский

Преподобный Кирилл заповедал своим инокам строгое нестяжание. Если в обители чего-либо недоставало, то святой не позволял просить милостыню у мирских людей. Но не все могли согласиться с такой строгой жизнью в нищете и скудости. Через шесть лет после преставления Кирилла один за другим преставились его ученики Иннокентий и Христофор. И вот в обитель, как говорили очевидцы, пришел чужой игумен. Он нарушал устав преподобного Кирилла. Монастырские старцы Симон (Картомазов), Михаил (Трепарев), Иринарх (Сухой), Феогност (Обобуров), Феодот (Проскурник) не стали молчать. Особенно рьяно выступал старец Досифей (Неведомицын). Настоятель в ярости неоднократно бил его своим жезлом. Однажды (а дело происходило в трапезной) игумен ударил старца так, что тот упал с помоста и потерял сознание. Но придя в себя, несгибаемый Досифей сказал своему обидчику: «…Аще восхощешь мя и смерти предати, аз же не престану глаголати о сих тебе»[198].

Н. К. Никольский считал, что эти драматические события разворачивались в обители при игумене Трифоне (1434–1448). Причиной недовольства братии стало увлечение игумена стяжательством. Он принимал земельные вклады, держал монастырские деньги не в казне, а у себя в келье, покупал на них земли лично для себя, перестраивал монастырь, «не дорожа стариной Кириллова времени»[199]. В свое время преподобный Кирилл не принял село, которое хотел подарить обители боярин Роман Иванович. Село находилось далеко от монастыря, и монахам пришлось бы надолго отлучаться из обители, чтобы наблюдать за монастырской собственностью. Такое близкое и долгое общение с миром могло повредить духовной жизни иноков, подвергнуть их соблазнам. А именно от этого старался оградить свою братию святой настоятель. Взамен села игумен Кирилл попросил боярина присылать в монастырь хлеб. В другой раз святой отказался принять село как заупокойный вклад боярина Даниила Андреевича. Эти сообщения Жития некоторые исследователи считали недостоверными, указывая, что вотчина монастыря сформировалась еще при жизни преподобного Кирилла. Однако, хотя грамоты и свидетельствуют о большом количестве приобретений, речь в них идет о небольших покупках: пожнях, нивах, наволоках, пустошах, отдельных деревнях. Все эти угодья располагались непосредственно вокруг обители, по обоим берегам Шексны, к востоку до Уломского озера и к югу до реки Славянки[200].

Преподобный Кирилл знал меру доходов, необходимую для поддержания жизни монастыря, и не стремился к излишнему. Однако святой не оставил никаких письменных указаний о том, где проходит граница между стяжанием и нестяжанием, полагаясь на духовный опыт своих преемников. Так получилось, что игумен Трифон принял ту самую Васильевскую слободку, от которой в свое время отказался святой Кирилл. Несомненно, что вся братия помнила об этом отказе. Возможно, слободка стала последней каплей, переполнившей чашу терпения монастырских старцев. Но это только предположение. Иосиф Волоцкий, описавший конфликт в монастыре, всячески подчеркивал, что игумен-нарушитель был пришлый, не знавший кирилловских обычаев, а Трифон, как известно, являлся постриженником Кириллова монастыря.

Описываемые события произошли в обители задолго до того, как в ней постригся Нил Сорский. Мы уделяем им столь значительное внимание потому, что именно здесь, в самом начале монастырской истории, завязался тот узел противоречий, который впоследствии попытался развязать преподобный Нил. К тому же в этой истории замечательным образом проявились суровые и независимые характеры кирилловских старцев. Перед нами предстают подлинные исторические персонажи. Их имена упоминают монастырские документы того времени. О старце Симоне (Картомазове) рассказывается даже на страницах летописи, которая сообщает, что именно с Симоном советовался игумен Трифон, прежде чем избавить Василия Темного от клятвы, данной Дмитрию Шемяке. «…а игумен Трифон и ин старець свят, именем Симан Карлсмазов, и со всею братьею, благословиша князя великаго поити на великое княжение на Москву, а ркуще: „буди твой грех на нас, еже еси целовал неволею“»[201].

Конечно, подобное стояние за свои убеждения вызывает уважение. Но если бы Нил Сорский был свидетелем конфликта, мы бы вряд ли нашли его имя в списке тех, кто поднялся на борьбу с настоятелем. Будучи человеком твердым и принципиальным во всем, что касалось монашеского поведения, он отвергал путь вражды. «На нетаковых не подобает речми наскакивать, но предоставить Господу исправить дело, силен бо Господь исправить их» — такой была его позиция во всех конфликтных ситуациях.