Проведя целый день в воспоминаниях о святом, Иларион, наконец, попросил учеников показать ему могилу старца. Был уже вечер. Исаак и Плусиан, не желая опечалить гостя, повели его на место погребения Антония. Однако пройдя немного, сказали, что не могут найти в темноте могилу. Тогда Иларион понял, что святой не хотел, чтобы почиталось место его погребения. Некий богатый христианин по имени Пергамий хотел построить красивый храм над могилой Антония. Но ученики не сказали ему, где похоронен святой. Теперь же, боясь, что Пергамий каким-то образом узнает о месте погребения святого, не показали его и Илариону.
Посетив обитель Антония, подвижник вернулся в Палестину. Еще несколько лет он скитался по свету, жил в Ливии, близ Александрии, на Сицилии. Последним его пристанищем стал Кипр. Везде Иларион искал уединения и безмолвия. Но невероятные чудеса, которые творил святой, открывали людям место его пребывания. Чувствуя наступление смерти, он распорядился, чтобы его похоронили сразу после кончины. Как и Антоний Великий, Иларион боялся, что его мощи станут предметом поклонения. Исихий, узнав о смерти старца, прибыл на Кипр и, обманув бдительность местных жителей, увез тело Илариона в Палестину, где оно и было погребено в бывшей обители святого.
Великий старец
Путь заповедей Твоих текох, егда разширил еси сердце мое.
Каким нам видится сквозь строки своих творений Нил Сорский?
Он любил среднюю разумную меру во всем — в посте, телесных подвигах, образе монашеской жизни. «Средний путь непадателен есть», — повторял старец за святыми отцами. В истории монашества можно найти немало примеров аскетических подвигов, которые находятся уже за пределами возможностей человеческого естества. Одни мучили себя веригами и гнили заживо, другие отдавали себя на съедение комарам. В Синайском монастыре Иоанна Лествичника была темница, где иноки затворялись для покаяния. «У иных видны были языки воспаленные и выпущенные из уст, как у псов. Иные томили себя зноем, иные мучили себя холодом. Некоторые, вкусивши немного воды, переставали пить, только чтобы не умереть от жажды. Другие, вкусив немного хлеба, далеко отвергали его от себя рукою, говоря, что они недостойны человеческой пищи»[371]
.У преподобного Нила мы нигде не найдем наставлений или назидательных примеров по аскетике. Главное его оружие в борьбе со страстями — это молитва и работа над помыслами. Говоря о телесной потребе, старец советовал прислушиваться к собственному организму: «Общее же правило для новоначальных — прекращать есть немножко голодным. Если же до полной сытости наестся, и это безгрешно. А если иногда немного пресытится, да укорит себя и так, благодаря падениям, одерживает победу»[372]
. «Если же кто-то из-за труда путешествия или какого-то тяжелейшего дела снизойдет немного к телу и чуть добавит к обычно потребляемому, это не зазорно — и в пище, и в питии, и во всяком покое, — потому что поступил, сообразуясь со своей силой»[373].Старец Нил во всем придерживался средней меры. Из этого можно заключить, что по своему характеру он был ровным, спокойным человеком. Однако сам о себе преподобный говорил, что не принадлежит к числу тех людей, кто пребывает в благодушном состоянии, но, напротив, постоянно страдает от множества душевных ран, наносимых страстями. Конечно, так говорил Нил Сорский по своему великому смирению. Но доля истины, вероятно, в этом признании есть. Бесстрастия он достиг в тяжелой борьбе, о чем свидетельствуют написанные им главы «О мысленном делании». Стиль, присущий писателю, так же как стиль художника, свидетельствует об особенностях его душевного склада. Если прочитать главы Нила Сорского не выбором, а сразу, от первого и до последнего листа, то можно почувствовать скрытую внутреннюю экспрессию и динамичность за внешним спокойствием. И только двойные обороты «не так это! не так!» выдают иногда ту горячность и пламенность, которая была свойством его натуры. Двойное отрицание Нил употребляет там, где тема, о которой он пишет, особенно волнует его, трогает за живое. Создается впечатление, что он переходит с письменного языка на устную речь и мысленно спорит с неведомым нам собеседником.