Ниндзя с Лубянки

Сегодняшние предутренние дела Чена тоже должны были носить отпечаток «культурного обмена». А потому для продолжения рабочей активности он выбрал свежую сорочку, модный галстук, серые брюки и толстовку. Правда, пододел зачем-то, поразмыслив, под сорочку футболку популярного в среде околопролетарской молодежи желтого цвета с вырезом на груди. Протер круглые очки в тонкой металлической оправе – и тридцати еще не исполнилось, а зрение уже портится… Проклятые иероглифы. Окончательно собравшись и прихватив объемистый кожаный портфель, Чен выскочил из дома.

Быстрым шагом он миновал Тургеневскую читальню, на которой висело объявление о проведении «…в день бывш. Св. Троицы антиалкогольного и антирелигиозного митинга с целью разоблачения Св. Духа и пр. контрреволюции», и вышел к Главпочтамту. Время было рассчитано точно – ровно через минуту туда же подошел благообразный господин в отлично пошитом костюме, в шляпе, с тросточкой в руке, в таких же очках, как у Чена. От своего визави господин отличался тем, что был европейской, а не азиатской наружности да еще намного, намного старше. В здание почтамта двое заходить не стали, а сразу пошли к прудам. Шли не общаясь и вообще держась шагах в двадцати друг от друга – Чен спереди, господин позади. Только миновав памятник Грибоедову, участники встречи церемонно раскланялись друг с другом, а старший по возрасту вежливо осведомился у почти остановившегося Чена:

– Вы уверены, что это безопасно?

– Абсолютно, профессор. Агенты ГПУ в это время еще спят или уже спят – как вам угодно, – обаятельно улыбнулся Марейкис, но тут же серьезно добавил: – Слухи о тотальном контроле за всем и каждым в большевистской Москве сильно преувеличены, дорогой профессор. Я не думаю, за мной не следят. Зачем? Я просто востоковед. За вами, полагаю, тоже. Но… на всякий случай, вы принесли то, что я просил?

– Да, разумеется, – профессор вынул из кармана небольшой сверток. – Это самый свежий сборник стихотворений Акита Удзяку. Его еще и в Японии мало кто видел, но, по счастью, ко мне в Харбин заезжал Миша Григорьев – мой друг. Он замечательный переводчик, кстати сказать, вот и захватил с собой… Да, чуть не забыл, – и профессор из другого кармана извлек еще один пакет: – Здесь материалы, заявки, проспекты и прочее – для организации гастролей кабуки в Москве. Разумеется, в ВОКСе все это уже есть, но это как мы просили, Арсений Тимофеевич!

– Спасибо, профессор. Вы спрашивали, есть ли у меня прямой и неформальный выход на Ольгу Давидовну Каменеву. Так вот, если вдруг вам будут задавать вопросы о нашей встрече в столь странное время, то упирайте на это. И на то, что поезд у вас в девять утра.

– Да-да, конечно. А вы считаете, что мадам Каменева действительно приложит усилия для организации этих гастролей?

– Почему бы и нет? Правда, у Ольги Давидовны сейчас возникли другие проблемы. Это связано с ее братом. Троцкий в серьезной опале. Похоже, с каждым днем его положение становится все хуже. Дело может кончиться арестом или ссылкой. Впрочем, ссылка тут не вариант – он слишком известен в стране. Куда его вышлешь? Только если из России, за границу. Не знаю, может быть, он этого и добивается… – собеседники подошли к пруду и остановились. Здесь Чен посмотрел на профессора в упор и спросил:

– А какие новости из Харбина, Иван Карлович?

– Из Харбина… – замешкался профессор Иван Карлович и продолжил, перескакивая с темы на тему: – Все хорошо. Профессор Спальвин передает вам поклон из Токио, Арсений Тимофеевич. Он считает вас одним из лучших своих учеников.

Губы Чена дрогнули в легкой улыбке. Он вежливо кивнул.

– Спальвин много делает и для организации гастролей, и для грядущей выставки японского синематографа в Советской России, и для переводов… Да-да, много делает… Харбин… Понимаете, Арсений Тимофеевич, это очень странная история. Вы знаете, я был связан с российской разведкой еще… еще когда вы не родились, да-с, – неожиданно разозлился Иван Карлович, – и, должен вам сказать, иллюзии по поводу того, что в этой чрезвычайно тонкой и деликатной сфере все должно быть устроено не менее тонко и умно, у меня улетучились еще перед японской войной. Такой тупости, такого, простите, идиотизма, который царил тогда в штабах русского военного командования, я не ожидал, так что итог войны не был для меня большой неожиданностью. Говорю вам это открыто, потому что убежден: вы – один из нас!