Ниндзя с Лубянки

– Но мы же с вами умные люди и не будем верить народу, вероломно напавшему на нашу родину всего пару десятков лет назад? Нет уж, пусть это будут проблемы только японцев и никого больше! А их уж точно слушать не будут. Настоящий этот Меморандум или ненастоящий – какая разница, если Красная Армия войдет в Маньчжурию и начнется война? Но война спасительная – и для Китая, и для России! Поймите, Китай – наш младший, если так можно выразиться, брат! Они такие же, как мы, они похожи на нас. Китайцы сейчас стоят перед угрозой вторжения сильнейшего агрессора. Япония – хищник, который по собственному усмотрению выбирает, кто станет его следующей жертвой в Азии. Первой стала Корея. Вспомните об этом, Арсений Тимофеевич, ведь вы кореец! Этого забыть нельзя. Достаточно вам, извините, в зеркало посмотреть, да-с! Вы говорите, довести до сведения наркомата иностранных дел? Бывший дуайен в Пекине господин Карахан был осведомлен об агрессивной политике Токио, но сделал все, чтобы Москва пошла с японцами на установление дипломатических отношений. Теперь он здесь, в Москве, заместитель министра или, как у вас, наркома. В Китае склонны считать его более токийской, чем пекинской креатурой. Нет, Меморандум должны прочитать действительно влиятельные люди: Сталин или Троцкий. Только они способны правильно понять и оценить этот документ. И, если они поверят Меморандуму, а они поверят, я в этом не сомневаюсь, тогда любые заверения официального Токио, а не Москвы весь мир будет считать ложью. Наглой ложью! Как это по-японски…

– Маккана. Маккана усо – ярко-алая ложь, – задумчиво протянул Чен, продолжая, однако, скользить время от времени внимательным взглядом по улице, на которой появились первые спешащие на работу прохожие.

– Вот именно. Советская Россия, а нам с вами в первую очередь важны ее интересы, получит в свои руки очень серьезный документ, который позволит предотвратить вторжение Японии в Китай, а в будущем, возможно, и в Советский Союз. Я не хотел бы забегать вперед, я ученый, а не политик, но большая война на Востоке неизбежно потребует подключения к ней сил Запада. Это, милостивый государь, еще одна мировая война, а начнется она с Китая. А в нем, между прочим, триста тысяч русских людей. Вы их называете белогвардейцами. Но это просто люди. Пока – просто люди. Но и они могут вспомнить свое боевое прошлое. За вычетом женщин и детей это восемьдесят-сто тысяч штыков и сабель, которых японцы рады будут вооружить при том простом условии, что эти штыки и сабли повернутся на север и на запад, помогут им расширить сферу своего влияния до Байкала. И тогда эти люди точно станут белогвардейцами, а ваша, извините, Советская республика рухнет.

– Вы думаете, возможен возврат к Гражданской войне? Это ведь все уже было. Но на японских штыках Семенову не удалось вернуться в Россию. Сейчас, я думаю, это тем более невозможно.

– Прошло пять лет. Фантазии и фанаберии белогвардейщины кончились. Люди устали и банально обнищали. Знаете, сколько русских проституток работает в китайских борделях? Тысячи! А ведь это в прошлом девочки из приличных семей. Сегодня, чтобы отомстить большевикам за свою поруганную честь, десятки тысяч русских людей встанут под знамена хоть самого черта, лишь бы против большевиков!

– Хорошо, я подумаю, кому передать ваши слова так, чтобы не поставить вас самого под удар. Вы с кем-то уже обсуждали эту тему в Харбине, я полагаю?

– Вы имеете в виду ваших – из ГПУ?

Чен протестующе поднял руку, но профессор лишь усмехнулся:

– Там сидит сейчас Юдин Василий Иванович. Хваткий молодой человек. Искренний, но… как бы сказать помягче… без образования, без навыков работы с восточными людьми. А энтузиазм в нашем старом, но, к сожалению, давно уже не тихом Китае хорош только при выкапывании себе могилы.

– Не знаю, кто такой Юдин, но вижу, что ему вы не доверяете. Понятно. Он с языком?

– Господь с вами! Откуда?

– А кто его консультирует?

– Только что взяли на службу вашего старого знакомого – Макина Петра Николаевича. Тоже протеже профессора Спальвина.

– Репутация у него не очень, – еще больше нахмурился Чен.

– Да, репутация подкачала, – согласно кивнул профессор, – весь Харбин помнит историю, когда он, работая в одной газете, пытался продать конфиденциальную информацию другой. Его тогда чуть не убили. Неразбериха спасла военная. Да и по женской части у него… знаете ли, не все гладко. Но пути начальства неисповедимы. Впрочем, что говорить, что касается японского языка, специалист он превосходный. Китайский знает тоже, но значительно слабее. Мы с ним тут как две стороны одной медали, – засмеялся Иван Карлович, и брови Чена тоже разгладились.

– Вот что, Арсений Тимофеевич, я помню вас по Владивостоку, еще совсем юношей. Говорят, вас уже тогда знал и уважал лично Дзержинский. Это, пожалуй, был единственный человек из новых, который мог бы считаться в разведке «совершенномудрым»…

– Он умер в прошлом году…

– Я знаю, знаю. Но должны же остаться люди, которые умеют мыслить стратегически, а?