Нити

Повисла пауза. Машины и прохожие истерически метались за окном. Они смотрели на улицу и допивали свои порции. Матч по телевизору прервал экстренный выпуск новостей. Диктор с озабоченным лицом сообщил про пожар в центральной городской библиотеке. Сказал, что рассматривается версия поджога. Показали картинку прямым включением: языки пламени облизывали крышу старинного здания, вырывались из окон, клубы густого дыма уплывали в небо. Пылал весь корпус. Сразу видно: через час здание превратится в горелые обломки. Вокруг библиотеки со шлангами бегали пожарники. Диктор попрощался, и на экране вновь появилось футбольное поле. Но игра была остановлена — футболисты сгрудились возле ворот, где лежал, схватившись за голову, вратарь. Комментатор взволнованно объяснял, что в голкипера попал горящий «файер», и сейчас ему оказывают медицинскую помощь. Трибуны неистовствовали. На газон летели новые предметы — фрукты, «файеры», элементы ограждений. На трибунах завязалась потасовка. Комментатор запинающимся голосом объявил об окончании игры: техническое поражение.

Бармен переключил на другой канал. Там шел криминальный сериал. Известные актеры лениво изображали допрос.

— Назревает эпическое говно, — выдавил Эдик, отвернувшись от телевизора. — Печенкой чувствую. Сеть ходит ходуном. Связи рвутся, оставшиеся переплетаются, путаются, завязываются в узлы и клубки, все это вертится волчком, как на чертовой карусели.

Илья взглянул на Эдика и впервые нашел в его глазах страх.

— Я пытался искать, отслеживать, — сказал портной. — Слишком сложно. Источник как будто повсюду и в то же время — нигде. Спрашивал у других, говорят, то же самое.

— Это плохо?

— Еще как. Но… — Эдик растер ладони, — не безнадежно. Пойдем.

Они расплатились и вышли в ночь. Эдик говорил на ходу:

— Я позвонил домой, предупредил, так что сейчас прогуляемся.

— А куда мы идем?

— Есть один человек. Чувствительный. Если мы как бинокли, то он — целый телескоп, мать его, «Хаббл». Кстати, ты заметил, что стал сильнее?

— Не уверен, но, кажется…

— Ты пока ничего не умеешь, но в мощности явно прибавил. Прям отсвечиваешь. Знаешь, что это значит?

Илья догадывался, но опасался признаваться себе в этом. Еще со стычки с цыганами.

— Ты сможешь управлять нитями. — Эдик покосился сбоку. — Ты, Илья, становишься опасным типом.

Ответить тут было нечего; Илья молча топал рядом с Эдиком по мартовской каше к неведомому адресату. Эдик внезапно заговорил, много и обильно.

Портной говорил, что все мы по своей натуре кукловоды и умеем дергать за ниточки. Только не знаем, что дергаем за них по-настоящему, думаем, это выражение такое красивое. У кого-то получается лучше, у кого-то хуже. Люди похожи на звезды и сияют в обществе, кто-то ярко, а другие нет. Одни прогорают быстро, другие тлеют очень долго. И все связаны каналами, по которым течет энергия, течет постоянно, в пространстве и времени. Огромное масштабное полотно, со своими узорами и узелками. Время от времени в этой ткани случаются разрывы, как и в настоящей одежде, которая однажды изнашивается. Обычное дело: рвется там, где тонко. Разрыв приходится штопать, чтобы он окончательно не раскроил ткань на лоскуты. Дыры, затяжки, торчащие нитки, лохмотья — ткань человечества того же свойства. И все мы — нитки в этом огромном полотне. Которое стало рваться в самых неожиданных местах и слишком часто. Подозрительно часто, словно кусок старой тряпки, пропитанный хлоркой. Прогнило что-то в датском королевстве! Да-да.

Илья вдруг понял, что Эдик пьян. Низенького портного слегка покачивало. Он шел, не глядя, резко взмахивая руками, как марионетка, которую дергают за ниточки. Пару раз наступил в лужу. И говорил, не затыкаясь ни на минуту. Но вскоре пространный монолог распался, потерял структуру, а потом и вовсе превратился в реплики, отрывистые и невнятные.

— Блин горелый! — выплевывал Эдик. — Конский хвост! Чтоб вас всех растараканило…

Он поскользнулся и неминуемо грохнулся бы на спину, но Илья вовремя удержал. Они стояли посреди пустынной улицы, поздно вечером, опираясь друг на друга, как два пропойцы. Портной тяжело дышал.

— Эй, может, отложим? — тихо спросил Илья.

— Нет! — рявкнул Эдик. — Нельзя больше ждать. — Потом придвинулся вплотную и прошипел. — Они идут за нами. Там. — Его глаза соскользнули в колкую темноту позади. — Я соврал. Прости, не мог иначе. У меня семья.

По щекам Эдика катились слезы.

— Семья, понимаешь…

Илья выпрямился.

— Почти пришли, — Эдик махнул рукой.

Они миновали один перекресток, и вышли в закут. Это был тупик, до краев набитый городским мусором. Пахло соответствующе. Они наступали на хрустящие горки пакетов, осколков, оберток и прочей дряни. Из-под ног у Ильи шмыгнула жирная крыса. К старым кирпичным стенам лепились контейнеры, забитые хламом и, очевидно, забытые службой вывоза мусора навсегда. Коробки, кирпичная крошка, пищевые отходы, пустые бутылки — все это вместе с не растаявшим грязным снегом превратилось в пеструю кашу, в плотный зловонный ковер, скрывающий под собой землю.