За групповой активностью и возросшими усилиями по расширению и укреплению среды, которая породила Нью-Йоркскую школу, скрывалось множество сложных мотиваций, и, во всяком случае, одной из них было стремление сплотить ряды перед лицом скрытого врага. Только увеличение рядов сторонников личного спасения могло дать искусству надежду устоять против нападок на эту часть организовавшегося сообщества. Нападки исходили не только от художественных журналов. По мере усиления холодной войны роль правительства вызывала все большее беспокойство. Резкие выступления конгрессмена Дондеро не повторялись, в распоряжении правительства имелись более изощренные способы пропаганды. В тревожные пятидесятые в ход шло скорее молчание, чем многословие. Художники и писатели зачастую хранили молчание, просто ничего не сообщая друг другу. У художника далеко не всегда была собственная политическая позиция, поэтому ему важно было знать, как на нем могут сказаться политические позиции других; но в данный период он не стремился узнавать об этом. Правительство на международном уровне действовало, не поднимая шума и не информируя об этом людей. На какое-то время установилось равновесие. Мало кто знал о том, что большая часть отделений Информационной службы США за границей подвергается жесткой цензуре. В 1955 году в Риме глава ИС США в частном разговоре посетовал на ограничения, введенные Вашингтоном. Художник Бен Шан не прошел проверку на «благонадежность», поэтому невозможно было устроить его выставку, да и другим деятелям авангардного искусства это не удавалось. Лишь Эрнест Хемингуэй сумел пройти подобную проверку, да и то только потому, что он получил Нобелевскую премию.
Время от времени кто-либо из известных интеллектуалов, например Р.П. Блэкмур, оказывался достаточно благонадежным, чтобы послать его за границу с чтением лекций. Блэкмур с горечью описывал свой опыт представителя Америки в Европе и Японии, куда представители ИС США официально звонили ему, чтобы убедиться, что он «не слишком усердствует» в своих выступлениях по радио. Интеллектуал, писал Блэкмур, «может быть писателем, художником, профессором, ученым, он может обладать престижем в обществе и ощутимой поддержкой фондов, но, чтобы этого добиться, ему, как правило, приходится заниматься сомнительной интеллектуальной деятельностью»128
.Художники предпочитали не подчиняться силам, препятствующим их интеллектуальной деятельности, а обратиться внутрь себя, жить в автономном сообществе со своей культурой и своим рынком. Многим показалось, что общество стало относиться к ним более благосклонно и что Америка наконец-то начала осознавать потребность в культуре. Интеллектуалы, уже давно отошедшие от политики, получили возможность рассуждать о том, что Америка изменилась и отчуждение больше не является непременным уделом художника. По большей части, как показал дальнейший опыт, желаемое здесь принималось за действительное, но в пятидесятых годах многие интеллектуалы, в частности писатели, рассуждавшие о создавшейся ситуации, полагали, что изменились не они, а их страна, и радовались этому.
Как нельзя ярче свидетельствует об этом широко разрекламированная подборка статей, напечатанная в 1952 году журналом «Партизан Ревью» под удивительным названием «Наша страна и наша культура». Впоследствии она была опубликована в виде книги под более скромным названием «Америка и интеллектуалы»129
. Те же самые интеллектуалы, которые когда-то не могли отделаться от мысли об отчуждении, теперь рассуждали о «нашей стране» и «нашей культуре». Они, разумеется, находились в лучшем положении, чем художники, чтобы переосмыслить свои взгляды. Они были ближе к «своей» стране, которая в пятидесятые годы предоставляла им куда больше возможностей для успеха, чем художникам. Публикации заметно увеличивали аудиторию писателей, и к тому же их принимали университеты, где они чувствовали себя комфортно. Художники еще не были настолько востребованы, лишь очень немногие из них могли существовать за счет своего труда. Хесс в 1961 году, говоря об Америке, все еще имел основания заключать: «Ни одно общество… не было настолько жестоко и равнодушно к своим лучшим художникам, как наше», добавляя к этому: «…по моим сведениям, сегодня в Нью-Йорке есть около двадцати пяти абстрактных экспрессионистов, которые могут “заработать себе на жизнь” в том смысле, какой вкладывает в это выражение сорокалетний человек с высшим образованием»130. Для остальных было невозможно «зарабатывать на жизнь», занимаясь искусством. Поэтому неудивительно, что редакторы «Партизан Ревью» утверждали в предисловии к своей подборке, что писатели ощущают себя ближе к своей стране и своей культуре: