Нью-Йоркская школа и культура ее времени

В других своих очерках Далберг высказывает стойкое недоверие к исследователям и каталогизаторам искусства; он ненавидит академичность, несущую, по его мнению, гибель американской жизнестойкости, однако на деле он ненавидит благородную традицию, которая так раздражала людей двадцатых годов. Его нападок не избегает и Уильям Карлос Уильямс, воспевший «культ фронтира». Далберг вопрошает: «Кто захочет читать об этих американских анахоретах в унылых лощинах и пустынных сосновых зарослях только для того, чтобы сделаться еще более жестоким, чем он есть от природы?» По мысли Далберга, Уильямс зашел слишком далеко в своей ненависти к старой европейской культуре. «Он думал, что здесь не следует насаждать древние цивилизации, – характерное для фронтира извращение». Неутолимая страсть Далберга к мудрости без границ с отчетливо американской ноткой морализаторства очень близка по духу к непреодолимой тяге художников Нью-Йоркской школы к вневременным темам.

Опасения Далберга по поводу того, что, утратив свой аграрный характер, Америка деградирует, в двадцатых годах разделялись многими. Если одних художников-авангардистов вдохновляла риторика века машин, то другие открыто осуждали пагубное деморализующее воздействие технологии. Мэтью Джозефсон напоминает:

Не следует забывать о небезосновательной уверенности тогдашних интеллектуалов и либералов в том, что неуправляемый индустриализм – проклятие американской жизни, что мы превращаемся в варваров, которых заботят только деньги и материальные блага, что развитие истинной культуры в таком одичавшем обществе невозможно²².

Приверженность индивидуализму, который является для художника и проклятием, и утешением, то и дело чувствуется и в более поздних высказываниях представителей Нью-Йоркской школы. Многие из них выросли вдали от города, в глубоком захолустье, лишенном всякого искусства. Так, Клиффорд Стилл родился в Северной Дакоте и был хорошо знаком с «безбрежными бизоньими просторами Платта». Всю жизнь он демонстрирует едкий морализм и эксцентричность, столь характерные для сочинений Далберга. Хотя некоторое время ему нравилось участвовать наряду с другими в художественном процессе и быть известным в огромном городе, он постоянно старался держаться в стороне, и его фанатичные экстравагантные высказывания почти всегда призваны предупредить сочувствие к художнику.

Ненавистник логических построений, Стилл разделяет некоторые прагматические принципы Уильяма Джеймса, который, по мнению Сантаяны, считал ценой знания неусыпную бдительность[5] – постоянный риск, постоянный эксперимент, не дающие затупиться лезвию жизни. Бдительность Стилла направлена против стандартизованной массовой демократии. Его индивидуализм граничит с высокомерием, когда он язвительно замечает, что «им», то есть массам, понравится что угодно; что музеи «олицетворяют собой коллективизм»; что, если «им» позволить, они используют в своих целях все. Стилл снова и снова противопоставляет коллективизму образ одинокого пионера. Вспоминая о своей рабочей юности в Канаде, он с гордостью рассказывает о том, как ночью проехал пять миль верхом, «чтобы сбацать Брамса в Альберте и просмотреть журналы, приходившие раз в месяц». Еще ему нравится рассказывать, как он работал на ферме и его «руки были по локоть в крови, когда он скирдовал пшеницу»²³.

Наряду с гордостью, которую он испытывал, занимаясь ручным трудом (об этом заявляли и другие художники: Поллок, Готтлиб, который отрабатывал на пароходе свое плаванье в Европу, и де Кунинг, одно время работавший маляром), Стилл чувствовал суровую пуританскую потребность в оправдании жизни художника. Для него, как и для многих других художников, это оправдание сводилось к наделению живописи нравственными коннотациями. «Черт, дело не только в живописи! Любой дурак может класть краски на холст», – говорил он, прибавляя, что живопись – это «вопрос совести». Эти ограничения, которые Стилл и его коллеги накладывали на себя уже в период зарождения Нью-Йоркской школы, стали еще более жесткими, когда в сороковые годы риторика абстрактного экспрессионизма выплеснулась на страницы журналов.