Нью-Йоркская школа и культура ее времени

Когда выставка открылась, трое художников предприняли вылазку вовне. Изучив пространный и местами пренебрежительный обзор экспозиции, опубликованный на страницах «Нью-Йорк Таймс», Адольф Готтлиб и Марк Ротко при поддержке Барнетта Ньюмана написали открытое письмо редактору художественного отдела газеты Эдварду Олдену Джуэллу. Началась продолжительная «перестрелка». Нью-йоркские художники наконец обрели голос и стали почти такими же словоохотливыми, как и их европейские современники. Письмо, датированное 7 июня 1943 года, открывалось саркастической ссылкой на публичное признание Джуэлла в том, что он «был сбит с толку», после чего художники заявляли, что они не намерены оправдываться за свои картины, которые считают понятными высказываниями: «Ваша неудачная попытка развенчать или принизить их является prima facie[18] свидетельством того, что они обладают некоторой коммуникативной силой». Далее говорилось:

Мы отказываемся оправдываться не потому, что не можем. <…> Нетрудно было бы объяснить сбитому с толку человеку, что картина «Похищение Персефоны» является поэтическим выражением содержания мифа, изображением идеи зерна и почвы со всеми ее очевидными подтекстами, демонстрацией элементарной истины. <…>

Столь же легко было бы объяснить картину «Сирийский бык» как новую интерпретацию древнего образа, вносящую в него беспрецедентные оттенки. Поскольку искусство вневременно, сознательное обращение к сколь угодно древнему символу обладает сегодня такой же полнотой значения, какой в свое время обладал сам этот символ. Или он на 3000 лет истиннее?

Однако эти азбучные положения удовлетворят лишь самых простодушных. Объяснить же наши картины не сможет никакой набор комментариев. Их объяснение должно стать результатом соития опытов произведения искусства и зрителя. Понимание искусства есть не что иное, как бракосочетание двух умов. И неисполнение супружеского долга в этом браке, как и в любом другом, является основанием для его аннулирования.

Главный вопрос, как нам кажется, состоит не в том, как «объяснить» картины, а в том, насколько значимы внутренне присущие им идеи.

Уверенный и остроумно-безжалостный тон, в котором выдержано начало этого письма, засвидетельствовал возросшее в нью-йоркских художниках чувство собственного авторитета. В следующем абзаце, который часто цитируют как один из первых значимых документов зарождавшегося абстрактного экспрессионизма, авторы формулируют ряд своих эстетических убеждений, вновь демонстрируя уверенность, которой, несомненно, не было, скажем, у Готтлиба, когда он в 1940 году описывал свое отчаяние. Отдельные пункты этой программы показывают, как прочно прижились в художественной среде Нью-Йорка ключевые идеи сюрреализма. Так, говорится о важности риска и ценности иррационального, имеются отсылки к первобытному и древнему. Но заметно и отступление от теории сюрреализма, существенный шаг вперед по отношению к европейским прототипам: