Нью-Йоркская школа и культура ее времени

Одной из особенностей традиционной американской культуры было изолированное друг от друга существование различных видов искусства. Еще в начале века американские художники отмечали, что у них, в отличие от европейцев, не было литературных единомышленников. Отсутствие поэтических голосов, так много сделавших для развития Парижской школы и для привлечения к ней внимания, заметно ощущалось в Нью-Йорке. Эта ситуация выправилась благодаря проникновению в американскую поэзию сюрреалистской чувствительности. В сентябре 1940 года первый номер журнала «Вью» опубликовал несколько афоризмов Уоллеса Стивенса – единственного поэта-соотечественника, с которым художники могли ощутить свою общность. В отличие от своих современников, Стивенс следовал французской традиции, в которой поэт является естественным союзником художника. В стихах и критических статьях он говорил об искусстве художника как о равном его собственному и – что особенно важно – как о растущем из того же источника. Художники, которые часто видели себя такими, какими их видело общество – бесполезными для истинной культуры ремесленниками-статистами – обрели меру самооценки в том почтении, которое испытывал по отношению к ним поэт.

В афоризме XIX стивенсовской «Materia Poetica»[19] содержится следующее утверждение: «Во многом проблемы поэтов – это проблемы живописцев, и поэтам часто приходится обращаться к литературе живописи, чтобы разобраться в собственных проблемах». А под номером XXII значился такой афоризм: «Не все предметы равноценны. Недостаток имажизма в том, что он этого не понимает». Верный своему убеждению, в 1942 году Стивенс сам обратился к «литературе живописи», чтобы разобраться в своих поэтических проблемах, и написал глубокий комментарий к высказываниям Сезанна. Его лекции сороковых годов изобиловали аллюзиями на «литературу живописи» и на саму живопись, развивая тезис, согласно которому воображение не должно уступать натиску тех, кто слепо руководствуется разумом. Именно в живописи он находил соответствующие своей поэтике невыразимые аспекты воображения («первичные ощущения», по Сезанну). Хотя определяющим фактором индивидуальности художника он считал «давление реальности», нереальность (о которой так много говорили Клее, Кандинский и даже Мондриан) также составляла, по его мнению, непременный ингредиент художественного труда. Поддерживая латинскую традицию, в которой превыше всего стоит коннотативный язык, провоцирующий ассоциации, и особым авторитетом пользуются романтики, подобные Бодлеру и Рембо, Стивенс отдалился от многих своих американских коллег и начал сближение с художниками, которого так недоставало эволюции американского искусства. Его эссе 1943 года «Образ юноши как возмужалого поэта» заканчивается раздумьем возмужалого поэта «о тех фактах опыта, которые обдумывали и так глубоко переживали мы все». Стивенс вопрошает:

Таинственная сестра Минотавра, энигма и маска! Хотя я часть реальности, услышь меня и прими как часть нереального. Я есмь истина, но истина того воображения или той жизни, в которых ты неведомыми мне движением и способом направляешь меня во время этих разговоров, где твои слова – мои, а мои – твои⁷⁹[20].

Неослабевающая вера Стивенса в романтическое воображение, уравновешиваемая вниманием к «ходу событий» повседневной жизни, соответствовала настроениям художников, которые всегда чувствовали себя стесненно в рамках крайнего иррационализма, присущего ортодоксальному французскому сюрреализму, но никогда не отказывались полностью и от своей веры в воображение как спасение. Их обращение к романтическим поэтам в англосаксонской традиции явилось одним из признаков расширения платформы сюрреализма с его перемещением в США. Так, свою вступительную статью к каталогу выставки Матты в апреле 1940 года (этот каталог больше походил на газету) Николас Калас, который вскоре станет многолетним комментатором журнала «Вью», открыл цитатой из «Освобожденного Прометея» Шелли:

Как тысячи кругов, один в другом,
Один легко летящий из другого,
Сплетаются, пурпурно-золотые,
Лазурные, играющие светом.
То белым, то зеленым; сфера в сфере[21]

.