Читаем Нью-Йоркская школа и культура ее времени полностью

Над этим сравнением стоит поразмыслить. Насколько мне известно, византийские изгнанники после переселения в Италию сами сделали не много. Но само их присутствие и знание, которое они принесли с собой, оказались необыкновенно плодотворны для итальянцев. Отрезанные от Европы, американцы сегодня, как никогда прежде, вынуждены опираться на собственные ресурсы. <…> В этом – неисчерпаемое богатство Америки82.

В последующие годы надежды Бишопа оправдались в полной мере. Ричард Говард назвал свое подробное исследование поэзии послевоенного десятилетия «Наедине с Америкой», заключив в это заглавие намек на вынужденный разрыв с великой англосаксонской традицией, на столь характерное для его поколения желание «избавиться от врожденной склонности к порядку» – наследия этой традиции.

Впрочем, Бишоп предупреждал своих слушателей о том, что, как бы ни были они теперь увлечены своеобразием собственного наследия, им следует помнить, что, будучи частью Запада, они обладают и более обширным культурным багажом. В последующие годы этот багаж – источник и вдохновения, и недовольства – станет для многих художников застрявшей в горле костью. Дошедшее до предела желание раскрепоститься приводило к разрыву с обеими традициями. Как наметившийся интерес к Востоку, так и юнгианское обращение к доисторическому стали явными симптомами раздражения бесконечными пересудами о западном культурном багаже.

Старые европейские традиции – тот самый «более обширный культурный багаж», о котором говорил Бишоп, – прибыли в Америку вместе с множеством иммигрантов и к 1940 году стали источником интереса и противодействия. Предсказания Бишопа в основном подтвердились. Само присутствие стольких значимых в мире искусства фигур оказывало плодотворное воздействие и вместе с тем провоцировало во многих американцах бессознательный импульс к соревнованию, а также усиливало защитный шовинизм. Так, Поллок неизменно подчеркивал свое глубокое уважение к мэтрам французской школы, но не упускал случая и пообещать, что «он им покажет», в разговорах с друзьями. Та же двойственность прослеживается в высказываниях де Кунинга и других.

Наряду с психоаналитиками, которые начали покидать Европу с первыми проявлениями гитлеровского насилия, в тридцатых – начале сороковых годов Америка приняла множество художников и ученых. Их присутствие в колледжах и университетах дало неоценимый толчок к культурному росту. Возникавшие порой стечения интересов порождали мощные всплески внимания к визуальному искусству. Знаменательно, в частности, что в то время, как в Европе росло влияние феноменологии и метафизики (поднималась первая волна экзистенциализма, вынесшая на авансцену в тридцатые годы Сартра и Симону де Бовуар), в США приток европейских сил оживил совсем другое философское направление. Вскоре после приезда в 1936 году Рудольфа Карнапа, который читал лекции в Чикагском университете вплоть до 1954 года, в Америке пустил глубокие корни логический позитивизм. Если принять во внимание более ранний вклад Уильяма Джеймса и Джона Дьюи, неудивительно, что Карнап и другие позитивисты оказывали столь сильное воздействие. Лаура Ферми цитирует Йоргена Йоргенсена, определявшего логический позитивизм как «выражение потребности в прояснении основ и значения знания», призванное придать философии «в полной мере научный статус, основанный на критическом анализе деталей и противоположный универсальности, достигаемой ценой туманных обобщений и догматического системостроительства»83. Такие цели расходились с растущим среди художников и поэтов интересом к мифу и метафизике, что в очередной раз лишило искусство источника духовной поддержки. Методы позитивистов получили широкое признание художников лишь после 1960 года. Склонность американской философии к прагматизму, в сущности, всегда препятствовала развитию спекулятивной метафизики, как это отметила Симона де Бовуар, когда в конце сороковых годов она совершала поездку по американским университетам. Метафизики практически нет в Америке, констатировала она, встретив со стороны студентов активное сопротивление своим спекулятивным доводам84. В среде художников отсутствие спекулятивной философии, как и отсутствие поэтических голосов, ощущалось довольно остро, и по ходу десятилетия философия неуклонно, хотя и с трудом преодолевая оковы традиции, входила в их дискурс.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Искусство Древнего мира
Искусство Древнего мира

«Всеобщая история искусств» подготовлена Институтом теории и истории изобразительных искусств Академии художеств СССР с участием ученых — историков искусства других научных учреждений и музеев: Государственного Эрмитажа, Государственного музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина и др. «Всеобщая история искусств» представляет собой историю живописи, графики, скульптуры, архитектуры и прикладного искусства всех веков и народов от первобытного искусства и до искусства наших дней включительно. Том первый. Искусство Древнего мира: первобытное искусство, искусство Передней Азии, Древнего Египта, эгейское искусство, искусство Древней Греции, эллинистическое искусство, искусство Древнего Рима, Северного Причерноморья, Закавказья, Ирана, Древней Средней Азии, древнейшее искусство Индии и Китая.

Коллектив авторов

Искусствоведение
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

Эта книга расскажет о том, как в христианской иконографии священное переплеталось с комичным, монструозным и непристойным. Многое из того, что сегодня кажется возмутительным святотатством, в Средневековье, эпоху почти всеобщей религиозности, было вполне в порядке вещей.Речь пойдёт об обезьянах на полях древних текстов, непристойных фигурах на стенах церквей и о святых в монструозном обличье. Откуда взялись эти образы, и как они связаны с последующим развитием мирового искусства?Первый на русском языке научно-популярный текст, охватывающий столько сюжетов средневековой иконографии, выходит по инициативе «Страдающего Средневековья» – сообщества любителей истории, объединившего почти полмиллиона подписчиков. Более 600 иллюстраций, уникальный текст и немного юмора – вот так и следует говорить об искусстве.

Дильшат Харман , Михаил Романович Майзульс , Сергей Зотов , Сергей Олегович Зотов

Искусствоведение / Научно-популярная литература / Образование и наука
Певцы и вожди
Певцы и вожди

Владимир Фрумкин – известный музыковед, журналист, ныне проживающий в Вашингтоне, США, еще в советскую эпоху стал исследователем феномена авторской песни и «гитарной поэзии».В первой части своей книги «Певцы и вожди» В. Фрумкин размышляет о взаимоотношении искусства и власти в тоталитарных государствах, о влиянии «официальных» песен на массы.Вторая часть посвящается неподцензурной, свободной песне. Здесь воспоминания о классиках и родоначальниках жанра Александре Галиче и Булате Окуджаве перемежаются с беседами с замечательными российскими бардами: Александром Городницким, Юлием Кимом, Татьяной и Сергеем Никитиными, режиссером Марком Розовским.Книга иллюстрирована редкими фотографиями и документами, а открывает ее предисловие А. Городницкого.В книге использованы фотографии, документы и репродукции работ из архивов автора, И. Каримова, Т. и С. Никитиных, В. Прайса.Помещены фотоработы В. Прайса, И. Каримова, Ю. Лукина, В. Россинского, А. Бойцова, Е. Глазычева, Э. Абрамова, Г. Шакина, А. Стернина, А. Смирнова, Л. Руховца, а также фотографов, чьи фамилии владельцам архива и издательству неизвестны.

Владимир Аронович Фрумкин

Искусствоведение