Нюансеры

— Присаживайтесь! — Кантор засуетился, выдвинул свободный стул. Суетливость не была ему свойственна, и Алексеев напрягся, чувствуя наигрыш и предчувствуя розыгрыш. — Garçon! Столовый прибор! И хрена, mille diables[71], ещё хрена! Нас двое, в конце концов!

Алексеев сел.

— Уже были у Ашота? — сощурился проницательный Кантор.

В бороде его застрял рыбий плавничок. Газету, которую нюансер читал во время еды, он небрежно бросил на стол.

— Мучили пролетария в выходной день? Что он вам сказал?

— Что вы обаятельны.

— Я? Разумеется.

— Не конкретно вы, Лев Борисович. Вы, нюансеры.

— И вы ему поверили?!

— У меня на это есть причины. Теперь я, если не возражаете, хотел бы выслушать вас. Вопрос обаяния закрыт, меня интересует вопрос гонорара. Гонорара за ваши услуги.

— Платят, — согласился Кантор. — И недурно платят, поверьте. Но вам это зачем, Константин Сергеевич? Вы же купец! Фабрикант! Мильонщик, чтоб я так жил! Хотите рыбки?

— Хочу.

Официант принес чистый столовый прибор. Алексеев взял себе карпа, но есть не спешил. Налил воды из графина, с жадностью выпил. Ему казалось, что все посетители глазеют на них, но нет, никого их беседа не заинтересовала. То ли выходки Кантора здесь приелись, то ли нюансерство и впрямь с успехом заменяло плащ-невидимку.

— То, что вам платят за услуги, — Алексеев выразительно помахал вилкой, — я уже знаю. Знаю и то, что вы, случается, работаете без формальной оплаты. Заикина вам платила? За расправу над убийцей? Полагаю, что нет.

— Цеховая солидарность, — объяснил Кантор. — Перефразируя «Das Manifest der Kommunistischen Partei[72]», мы, нюансеры, отличаемся от остальных трудящихся лишь тем, что выделяем и отстаиваем общие, не зависящие от национальности интересы движения в целом…

— Это я понял, — перебил его Алексеев. — Меня интересует другое: что, если нюансер откажется работать?

— Не примет заказ? Не получит гонорар, только и всего. Если работа безоплатная, так и вовсе говорить не о чем.

Алексеев ковырнул вилкой рыбу:

— Вы меня решительно не понимаете, Лев Борисович. Что, если нюансер вообще не станет работать?

— Никогда?

— Ни при каких обстоятельствах.

— До конца своих дней? Ни за деньги, ни бесплатно?

— Да!

— Даже ради собственного удовольствия?!

— Даже ради спасения души. Вы можете представить человека с даром к музыке, который не играет, не поёт? Не насвистывает во время прогулки?! Что в этом случае? С музыкально одарённым понятно — дар заглохнет, растворится. А с нюансером?

— Хотите водки?

— Спасибо, мы с господином Ваграмяном уже выпили коньяку.

— Спасибо, да — или спасибо, нет?

— Спасибо, да.

Водка легла на коньяк, как родная.

— Интересный вопрос, — пробормотал Кантор, закусив.

Он вдруг стал серьёзен, сосредоточен, утратил всё своё местечковое шутовство. Таким он, должно быть, оперировал.

— Я вижу, вы плохо спали этой ночью. Что случится с нюансером, отказавшимся от нюансерства? Нет, дар не заглохнет, это точно. Могу лишь повторить, любезный Константин Сергеевич: в таком случае он не получит гонорар, только и всего.

— Гонорар?

— А вы что думаете, гонорары одни клиенты платят? У нас и другие источники дохода имеются.

— Например?

— Например, живём до ста двадцати лет. Заикина, правда, умерла в девяносто два. Бывает, если бурная молодость…

Алексеев подавился. Закашлялся. Выпил воды.

— До ста двадцати?

— Ну, плюс-минус. Здоровье крепкое, болеем редко. Смерть по естественным причинам, без мучений. Обычно уходим во сне. Есть, где жить, есть, что есть. Короче, не голодаем. Живем в тёплом мире, как у мамки на коленях.

— Это зависит от того, в какой мир вы погружаете клиента?

— Нет.

— Не по-божески выходит, Лев Борисович. Как думаете?

— Напомнить вам про неисповедимость Его путей? Это так, и не нам с вами подвергать сомнению высший промысел. Кстати, мы накрываем теплом не только себя. Будь Заикина жива в момент налета на банк, ее правнук, скорее всего, тоже остался бы жив. При жизни Елизавета Петровна прикрывала свою близкую родню. С ее смертью семейная область теплого мира схлопнулась, и Иосиф Лаврик, земля ему пухом, остался без защиты.

— Это прикрывает всех? Всю семью?!

— Не всех, но многих. Тех, кто живёт близко. Тех, кто близок нам, кого мы действительно любим, по-настоящему. Тут не обманешь… Ещё водки?

— Пожалуй.

— Верно мыслите, Константин Сергеевич. Ну, mazal tov[73]!

Выпили. Закусили. Помолчали.

Рыба закончилась.

— И что? — прервал молчание Кантор. — После этого вы рискнёте отказаться от нюансерства? Не будете насвистывать во время прогулки?! Если да, вы не человек, вы железо.

Алексеев не нашёлся, что ответить.

— Только плюсы? — вместо ответа спросил он. — Так не бывает.

— Не бывает, — согласился Кантор.

Глаза бывшего врача-окулиста вспыхнули, Кантора охватило внезапное возбуждение, схожее с нервическим припадком.

— Идёмте, я вам покажу минусы. Garçon! Не убирай, мы сейчас вернёмся…