Нюрнберг

– Верно, – согласился Арчер, – четырнадцать. Пятнадцать лет ему исполнилось уже здесь. Заключенные из соседнего барака испекли именинный пирог. К нему здесь хорошо относятся.

Грета ошеломленно глядела на Удо, а он продолжал носком туфли застенчиво вычерчивать на песке какой-то рисунок.

– Вы полагаете, мы просто так держим здесь невинных людей? – спросил Арчер. – Зачем бы мы стали это делать?..

Нэнси что-то быстро записывала в блокнот.

Подросток вдруг повернулся и в упор посмотрел на Волгина. Странное дело, но у него был детский взгляд – не злой, не упрямый, а какой-то слабый и растерянный. Взгляд ребенка, которого насильно втолкнули в несправедливую, жестокую взрослую жизнь.

«Война проклятая, – невольно пронеслось в мозгу Волгина, – не щадит никого: ни взрослого, ни ребенка…»

К Арчеру подскочил бравый армейский лейтенант и что-то негромко произнес. Майор кивнул и, склонившись к Грете, зашептал ей на ухо.

Грета расправила плечи и поправила меховую накидку. Лейтенант сделал шаг в сторону, уступая ей дорогу, и Грета быстрым шагом направилась по тропинке к дальнему строению. Волгин двинулся было за ней, но Арчер преградил ему путь.

– Подождем здесь, – сказал он.

– Мы же вместе, – попытался возразить Волгин, но майор только отрицательно покачал головой.

– Так что вы хотели у меня спросить? – перевел он разговор на другую тему. – Вы что-то говорили насчет художника…

Грета тем временем торопливо взбежала по ступеням крыльца и скрылась за тяжелой дверью, которую услужливо распахнул перед ней лейтенант.

* * *

Миновав коридор, Грета очутилась в довольно просторной, но оставляющей гнетущее ощущение комнате. Единственное окно было забрано частой решеткой. Потолок низко нависал над головой, так низко, что невольно хотелось втянуть голову в плечи. Стены были выкрашены в серый цвет.

В глубине помещения, напротив окна, виднелся другой коридор, уходящий вглубь здания; вход в этот коридор закрывали тяжелые металлические прутья.

В центре комнаты стоял одинокий стол и два стула. Грета огляделась по сторонам. Ей даже некуда было положить сумочку и пальто; в конце концов она просто сбросила свое шикарное светлое пальто с норковой горжеткой на спинку стула.

Лейтенант, остановившись на пороге, наблюдал. В его взгляде Грета успела заметить тот же жгучий интерес, который сопровождал ее повсюду, – не только зрительский, но и чисто мужской. «Мужчины, – была убеждена Грета, – на самом деле всегда ведут себя как дети, как романтики и идеалисты; именно этим объясняется влюбленность взрослых, тертых в боях самцов в бесплотные женские образы на экране. Какая наивность! Многое пережившие мужчины искренне верили, что артистка и сыгранная ею роль – это одно и то же».

Остановившись у окна, Грета вспомнила свою героиню в одном голливудском фильме. Она играла женщину, несправедливо обвиненную в убийстве. Ей тогда предстояло встретиться с адвокатом, который успел влюбиться в нее. Декорация очень напоминала комнату, в которой сейчас находилась Грета, вот только в декорации было нестерпимо жарко, а здесь довольно холодно и промозгло.

«Надо бы надеть пальто», – подумала Грета. Но в шикарном пальто в этом помещении она будет смотреться нелепо. Сейчас необходимо выглядеть скромно. Для этой цели Грета заранее подобрала платье в темных тонах.

Нервно покусывая ноготь, Грета рассеянно наблюдала за происходящим снаружи. Удо слонялся за проволокой, размахивая при ходьбе своими длинными кукольными руками. Волгин и Арчер беседовали по другую сторону заграждения; при этом советский офицер то и дело исподтишка буравил Удо взглядом. Нэнси, теребя в руках блокнот, рассматривала военных, но в разговор не вступала.

«Надо будет запомнить, как неумело эта девчонка пыталась поддеть меня, – подумала Грета. – Если играть амбициозную, но недалекую барышню с претензиями, пригодится».

Лейтенант продолжал разглядывать Грету. Она ощущала этот взгляд спиной. Странное дело, но в эту минуту этот интерес уже не тонизировал, а раздражал.

В недрах помещения загремели ключи и решетки, Грета развернулась, и на лице ее отпечаталась тревога вперемешку с нетерпением и радостью.

В комнату в сопровождении конвоира вошла хмурая женщина с погасшим, но при этом весьма жестким взглядом. Она взглянула на гостью, и лицо ее окаменело.

– Лизель! – воскликнула Грета, всплеснув руками.

Она бросилась к вошедшей, обняла ее, прижалась к ней всем телом и положила голову на плечо. Лизель, не шевелясь, стояла столбом, руки ее плетьми свисали вдоль бедер.

Грета заглянула ей в лицо.

– Лизель, – прошептала она прочувствованным голосом. – Наконец-то!..

Женщина ответила равнодушным и настороженным взглядом. Грета невольно поежилась и, дабы скрыть неловкость, поскорее усадила Лизель за стол, а сама уселась напротив; при этом она не выпускала из ладоней руки Лизель.