Низвержение

Слева от меня через окно свесилась еще одна соседка, которая будто бы услышала звонки в дверь и принялась озираться по сторонам до тех пор, пока ее острый взгляд не остановился на мне.

– А чего вы стучитесь-то да шуму столько наводите? У меня ребенок спит, а вы шумите, это куда так годится. Нечего стучать да звонить, там никто не живет. А если б кто-то жил, то и ответил бы давно, – окликнул меня не самый дружелюбно настроенный голос.

Отвечать я не стал, выдавив идиотскую улыбку, ценой в два укля, затем вдавил палец в звонок еще сильнее, дергая за ручку калитки, уже не дожидаясь ответа.

– Уважаемый! Вы меня не слышите?! Ей богу, не слышит! Там-уже-год-как-никто-не-живет! – отбивала по слогам она каждое слово.

Все мое накопившееся напряжение спало, стоило мне только разглядеть в соседке классическую жену коридорного, коей без сомнения она и являлась: сгорбленная спина, с каждым годом все более сраставшаяся с землей, тряпичные клочки волос, по которым можно прочитать характер прошедших лет, сетка морщин и две-три однородные тряпки по одной на каждую часть тела – вот тебе грустный наряд.

– Как это нет? Знаю, что она там, может, спит только, – сказал я, с последними силами вдавливая в звонок.

– Уважаемый! Перестаньте! Перестаньте трезвонить! Я не могу! Ох!

Старик по соседству тянул до ушей беззубую лыбу, маша рукой то ли мне, то ли соседке, которая, кстати сказать, совсем уже извелась и от безнадежности сама скрутилась в дверной звонок.

– Толя! Толя! Толя, он меня совсем не слышит, – заливалась в слезах соседка, обращаясь к кому-то у себя в доме. – О! Уже и ребенок проснулся! О!

– Я ему, твою мать, сейчас не услышу! – прогремело внутри соседского дома, будто что-то тяжелое с грохотом свалилось с кровати.

– Толя, куда ты?! – все ревела соседка, изредка показываясь из окна, потом опять исчезала в комнате. – Если вы сейчас же не прекратите, я вызову…

Только договорить она не успела. Стоило только еще раз надавить на звонок, как тут же с оглушительным взрывом разбилось ближнее от ворот окно, оттуда пулей вылетела небольшая металлическая коробка, размером с голову, пролетела через двор и остановилась прямо посреди дороги. Я не стал дожидаться, когда из дома вылетит что-либо еще, поэтому в срочном порядке начал толкать заевшую в петлях калитку, а когда та хоть немного поддалась, протиснулся в небольшую щель и очутился в первосортной копии своего двора. Узнаваемая тропинка из бычков указала мне путь до прихожей. Дойдя наконец до заветной двери, я в нерешительности остановился: в доме слышался шум, какое-то едва уловимое колыхание. Я дернул за ручку и точно оказался у себя дома. Десятки пар обуви устилали пол гостиной, подобно змеям; все, что когда-то могло крепиться к стенам, будь то вешалки, зеркало, неуместная дешевая репродукция Венеры – все покосилось, частично обвалилось или же просто валялось на полу среди бутылок, пустых пачек сигарет и, как ни странно, черных классических кепок. Колыхание доносилось, казалось, из самых недр дома, но я отчетливо его уловил еще с порога. Пройдя по кухне, плавно перетекавшей в зал, я наконец нашел ее…

О! Я наконец нашел ее… Я думал, меня сразу же вырвет на ковер, как кота, или же я мгновенно ослепну, и застывшая картина в моих слепых глазах была бы последней вещью в мире, что я запомнил… Картина, открывшаяся передо мной, если уж на то пошло, заслуживала большей чести застыть на полотне и висеть в коридоре, если бы на ней не было когда-то моей Эль. Все в комнате предстало одной сплошной панорамой. Первое, что я увидел, была нелестно бледная, но почему-то трогательная плоть, вся в кровеносных тетрадных полосках, неестественно катавшаяся по полу – бесконечные пряди волос (в которых я хотел задыхаться), вившиеся по всему ковру, послушно внимали каждому движению… каждому раскачивающемуся в такт движению Эль… Ее некогда тинистые чуть прикрытые глаза впервые за долгое время как-то непривычно горели буйной зеленью… Я бы… мог, наверное, любоваться ими, если бы она смотрела на меня так хоть изредка, и, наверное, она смотрела на меня так когда-то… Я давно не видел ее такой, и, признаться, не надеялся увидеть такой еще хоть раз в жизни. Я не сразу понял, что я вижу… Эль раскинулась на ковре, раскинула свои… намоленные ноги (я мечтал), вся как-то до нелепости ободранная, как кошка, в царапинах на багровых щеках и не прикрытой халатом трогательно крохотной груди, что бесшумно колыхалась… в руках какого-то… Она будто задыхалась, всхлипывала так покорно в его руках, и одновременно с тем пыталась из них вырваться, трепетала, наконец прижавшись к нему, точно в судорогах, и не произнеся ни звука своими влажными губами, какими я их помнил, карабкалась по его плечам, все выше и выше, пока она полностью не закрыла его передо мной своей белоснежной спиной и смертельно-роковой (боже…) линией бедер – когда-то я мечтал умереть в них…