Низвержение

И мы продолжаем в таком духе вплоть до полуночи, когда никто из нас уже ничего не соображает, но мы все сидим в тесной кухне, смертельно вымученные всем миром, друг другом, соседями за стенами, сверху, снизу, соседями внутри. На плите в очередной раз закипает чайник, но никто уже и не думает выключать его, чтобы шум продолжался как можно дольше, чтобы мы утонули в нем. Так мы не замечаем пьяных постельных сцен, громких и сочных, но, конечно же, из телевизора, орущего у соседей сверху, у которых очередной праздник. Немного даже завидно. Ночь рукоприкладства. Все недовольны: недоволен муж за чувство досады вдруг обнаруженных шлюх по работе, хотя, казалось бы, нужно было всего лишь придерживаться расписания, но корпоративная политика так беспощадна. «Хрупким сердцам только биться» – опять же, Эль. Впрочем, недовольна и вновь побитая жена, хотя, казалось бы, все по любви, нужно только побольше набрать разгона перед тем, как разбиться об старость. Недовольны и их подъездные дети под окнами, под шум машин и крики немилосердного мира выпрашивающие изо дня в день вещи, в которых ничего не смыслят. Недовольны и мы с Мари, потому что орем как мартовские коты, и напрасно орем, силимся играть в «кто кого перекричит», ежедневно, и с утра, когда я только засыпаю, и ночью, когда мы уже обесточены существованием друг друга. Недовольны и сердечные мошенники, потому что жертвы стали циничнее, избирательнее, берут только авансом, все сразу, всю душу с потрохами – долгосрочный кредит. Желательное бессрочное рабство. В итоге недоволен весь мир, весь цирк, уместившийся в пять этажей. Мы слушаем и сливаемся. На кружках виднеются грязные следы накипи.

Решающим в наших отношениях стал следующий эпизод, начавшийся так невинно с разговоров про наше любимое Бюро.

– …Только вот посетителей от этого прибавилось. Я только прихожу на работу, а там очереди с раннего утра. Может, они ночуют там уже? Мне-то все равно, да и Начальство не сильно возражает.

– Удивительно.

– Да… Я уже за полтора часа до начала рабочего дня встаю, чтоб успеть на работу, если ты заметил…

– Ну да, ну да… И Альберт все не звонит.

– А ты ему сам набери.

– Нет, не получится, это так не работает.

– Мориц, а как это работает?

– Да никак. Альберт теперь большая шишка в Бюро. Ему просто невыгодно теперь официально связываться со мной. Да и что я ему могу дать? Фамилию? У него есть своя, поболее моей.

– Да, что-то слышала такое про Альберта. По-моему, от Берты, когда она еще работала в Бюро.

– Ее уволили? – спрашиваю, зная ответ наперед.

Последний раз я видел Берту месяца три назад, наверное, в самом убогом притоне, какой могла родить утерянная во времени панелька. Там были все: призраки прошлого с вырезанными лицами из газет, люди-однодневки, окурки чужих прожжённых сердец, бесполезные, всюду лишние, но все же прекрасные люди. Альберт, помню, заглянул тогда к нам всего на пару минут, как-то перекошенно передвигаясь по прихожке, приговаривая: «Грязно. Как же грязно», будто боясь запачкать свои туфли, хоть дело, конечно, было не в них. Он обменялся с хозяином квартиры любезностями, затем они обменялись секретами, и после этого Альберта в квартире больше не видели. Я не особо понимал, что люди такого полета делали в столь прекрасном месте, как это. И что вообще я там делал? И кто позвал меня? Или же я сам напросился туда? Кто знает. Но вот Берта – ей вслед за своим возлюбленным просто крышу снесло. Пока Томас гнал на самый край мира, лишь бы подальше от Ашты, Берта изводила себя от тоски как могла, отдаваясь чуть ли не по первому требованию каждому, кто находился в квартире. Что же до самой Берты, ей было все равно до мнений всего коридорного мира, если хоть одно из них не одобрено Томасом, а в те редкие моменты, когда мы все же пересекались с ней, она только спрашивала: «Дорогой, нет ли каких вестей от Томаса? Я уже не могу. Неужели ему с ней так хорошо?», и не дожидаясь ответа от меня, она как-то иначе кривилась в губах и тут же убегала в туалет, задыхаясь в блевах. Все знали, что она что-то подцепила, но продолжали держаться ее, как догорающего фитиля в этом царстве мрака. Коридорные похороны ей были обеспечены – отдельная благодарность рабочему стажу и сердобольной милости господ.

– Нет, она просто в какой-то день не вышла на работу и все, – говорит Мари, как четки перебирая всех наших общих знакомых. – Я звонила ее матери, только все без толку. Берта просто не вышла на работу. Во всяком случае, так написано было в приказе об увольнении.

– А про других что-нибудь слышно?

– М-м, дай вспомнить… – Мари на мгновение задумалась, так натурально склонив голову к левому плечу, точно кокетничала передо мной, но ведь это не про нее… Бездна! – Ох, точно! Вспомнила! Константина на стажировку в Бюро взяли.

– Чего?! – обжегшись, спросил я, выронив спичку.

У меня даже руки на мгновение перестали дрожать. Я впервые за весь вечер внимательно посмотрел в глаза Мари и буквально оторопел: в них мелькала подозрительная мечтательность, невероятно далекая от нашей квартиры, от нашего коридорного мира.