Низвержение

Я назвал случайную в памяти улицу и не прогадал: попал почти на адрес тетки, которая, как мне казалось, после стольких лет обязательно приютит своего далекого отпрыска. Наивно, конечно, было полагать такое в моем состоянии. Пожалеть о своем решении я успел гораздо позже, когда увидел печальное лицо тетки при виде меня. Но это все потом, где-то после трех неудачных попыток дрожащими руками чиркануть спичкой напоследок, у ее порога, нервно закурить, вжать палец в звонок, а там:

– Привет, ма…

– Какая тебе ма, скотина! Ну какая тебе ма, твою мать! Ну ты опять, ты опять нажрался! Господи, боже мой…

Ты то, ты это, ты пустой и все же наполненный… дерьмом? А я что? Стою на пороге, опустошенный вторым ликером, слушаю все это, знаю, еще две-три реплики, а еще если слезы, то я либо свалюсь под тяжестью неба, либо тетка все-таки меня впустит. Обязательно впустит… Деваться-то больше некуда. Две тысячи от Мари? Вздор!.. Остались в урне сотней окурков. Про спиртное и говорить не хочется…

Под утро только глухие стоны в подушку и громкие хлопки дверью по голове, поэтому я сразу мотаю до вечера, когда сижу почти голый на кровати. Тетка только так мечется по квартире – это вне моего участия, и только иногда заглянет ко мне, принюхается к запаху в комнате, и если мне совсем не повезет, она начнет возмущенно: «Ты опять накурил, зараза ты этакая! Ты опять накурил!» Безнадежно. Прожженные дырки в наволочке выдают меня с головой, и как бы невероятно это ни звучало, но становится хуже. Реально хуже, потому что блеклая тряпка на теткином плече, которую я до этого почему-то считал за косынку, вдруг оказывается боевым полотенцем. Капитуляция бесполезна. Это точно.

За стенами опять соседи. И в подъезде тоже соседи, причем те же, только теперь среди них на лавке затесалась моя тетка. Мне иногда так хочется послушать, о чем они говорят. Я давно затерялся в мире новостей, особенно, если они касаются моей жизни, так что я был бы рад услышать хоть что-то новое, помимо заезженного «Мориц, ты…» Снаружи слышу только теткин голос:

– А как напьется, так сразу же ко мне! А я ничего, девочки, поделать не могу… Все зовет меня «ма» да «ма», бедная Ильинична… Что первый – такой! Что второй…

Но стоит только запищать домофону, а мне появиться на ступенях со своей физиономией далеко не первой свежести, как тетка, до того кричавшая на весь подъезд, вдруг первая замолкнет, а вслед за ней затихают и остальные. Зато красноречивее любых слов их лица: скорбные, почти что поминальные, будто перед ними живой труп, хотя тут они, может быть, и правы. И вид у них, конечно… Я киваю им, впрочем, без надежды на взаимность. Почти даже привык к этому потягиванию в затылке, когда кто-то тяжело смотрит на меня, тем более что вслед.

Утро-день-вечер-ночь. Я заметил, что меня все чаще выбрасывало на задворки города. Чтоб наверняка не вернулся… Где-то в этой коллаборации двух закадычных приятелей – алкоголизма и сна – затерялось мое знакомство с таксистом. Первый человек на моей памяти из этой профессии, который ни разу не спросил у меня таким угробленным с перепоя голосом: «Так ты не местный, да?», что сам вопрос уже не предполагал никакого ответа. Вместо этого на вторую поездку он почти сразу, как мы уселись в салон, выдает:

– Слушай, начальник, а я ведь сам только недавно сюда переехал. Говорили, паршивый город, настоящая дыра, а я и не верил. Теперь застрял тут надолго. На жене два кредита висит, сама жена…

Сам говорит без перерыва, я даже слова не вставляю. Как итог, за пару поездок, что он попался мне, я выслушал по частям всю его незатейливую историю, которая каждый раз заканчивалась словами «Чего-то ты… какой-то никакой, слушай. А как тебя, говоришь, зовут?»

– Эдмонд Маккалистер, – один раз говорю.

– Серьезно? А ведь провинция… Я, конечно, слыхал, что у вас тут чуть ли не каждый второй кому-то родней доводится, но чтоб такое… Но как, говоришь?

И все те же двадцатиминутные заезды по Садовой к моей тетке, на Северную, которые каждый раз начинались и заканчивались одинаково. Таксиста, я узнал, звали Михей – так мне было проще ориентироваться на автовокзале, когда в толпе водителей, скучковавшихся в стороне от машин, среди закадычных пьяниц, играющих в нарды, искал своего знакомого. «А, вот и ты», – окликал меня Михей. – «Что тебе, опять на Северную? Ну, садись давай, поехали». И пробираясь через ряды зевак, окруживших полукругом стол играющих, он бросил: «Ну… давайте, мужики!», но почти никто не откликнулся, то ли из-за увлеченности игрой, то ли от безразличия. Михей почти сразу привык, что я всегда пьяный, и потому не задавал лишних вопросов. В дружбе, думаю, это самое главное.

– У вас, смотрю, в городе с работой вообще беда, да? – спрашивает он у меня.

– Ну…