Низвержение

Время от времени на пути мне попадался мой личный Мефистофель – Альберт, что незаметно появлялся у меня за спиной тогда, когда, казалось бы, хуже уже некуда. В карманы задувал ветер, пустой желудок нашептывал пустые обещания и уверял, что завтра, обязательно завтра… все случится, полыхнет в небесах – я только и делал, что как заговоренный повторял за ним, и если Альберт не давал денег в долг, то предлагал всякие махинации, обязательно связанные с Бюро. Я отказывался, и он снова растворялся в тенях.

Так долго не могло продолжаться, я прекрасно понимал это. Сначала лопнуло желчное терпение тетки. Одним ранним утром-днем-вечером она с ходу выкидывает мне классический панельный номер без каких-либо прелюдий. Все было так:

Уставшая предзарплатная пятница в конце месяца. Дверь в квартиру открыта. Будничный сквозняк по холодному полу. Столпившиеся в прихожке соседи как по команде горланят невнятицу на душную голову. Некоторые из них еще трезвые… Среди выродившихся лиц я узнаю тех, у кого еще недавно брал денег по мелочевке… Весь в брата… Они громче других надрывают глотки, перебивают друг друга, точно в час пик застряли на рынке в тесных ангарных проходах. Торги за мою душу? Много чести… Я ничего не могу разобрать из их слов. Что они здесь забыли? По потолкам, по ушным трубам резонируют тысячи вариаций моего имени, беспокойные, как море. Под ногами шмыгают смазливые святые дети (всегда грязные) – панельные дети своих родителей… Поверх запыленных фартуков изможденные лица зло харкают на порог – я не думал, что можно смотреть на человека с такой злостью. В моем лице вся грязь Бюро, панельный мертвый отец (шепчет нравоучения) и две-три пресные, что называется, господские черты. Теткина квартира – коридорный жертвенник, где мы собрались перед окончательным падением. Ее реплики:

– Ты посмотри, ты посмотри, в какой сральник превратил мою комнату, мою квартиру! Мою жизнь! Хватит! Катись к своему братцу-собутыльнику…

С вещами на выход. Обратно на Лесную…

– Что мне там делать?..

Но меня никто не слышит.

– Сколько горя я от тебя натерпелась!! А от твоего братца?! Бог свидетель, сколько приходил он ко мне денег просить! Жень, ты помнишь?! Сволочь! Звонки посреди ночи! Я думала, что-то случилось! Приезжала на эту Лесную… В два! в три часа ночи! Сразу давление, скорую… Сральник! Во что вы превратили материнский дом?!

У меня нет дома. Это не мой дом.

– Дебошир! Просто неблагодарный выродок! Где ваш отец был, когда росли такие ублюдки?!

Работал… Он работал. Клянусь, он работал, ничего больше, только работа, работа и умная голова. Я с детства не видел отца. Не нужно его сюда вмешивать.

– Кто вас воспитывал?! Мать?! Ох, я не могу… Мне снова плохо…

– Валя, ну зачем ты надрываешь себя…

– Зачем надрываю себя?! Ты правда хочешь знать?! Сначала его братец отравлял мне жизнь, теперь этот… Каждый день… Каждый! Просил, просил, просил, вымаливал на коленях, уверял, что это в последний раз! Клялся на крови! Угрожал, что покончит с собой… Запирался в моей же ванной! Пришлось замок ломать! Хоть починил бы кто… Ни одного мужика в доме… А потом… сначала серьги вынес, а под конец цепочку моей покойной матери! Выродок! и этот туда же! Ты помнишь, помнишь, как он ошивался у порога, когда его мать слегла?! Бог свидетель, я помню! А когда его в ментовку загребли?! Знаешь, за что?! Воровство! Мелкое воровство, как и подобает этому насекомому! А деньги когда высылала? А?! В столицу-то! В шестнадцать, в двадцать лет, будучи мелким ублюдком! Он не учился… Конечно! Зачем же?! Спускал все на этих блядей в юбках! Вырос бездарь, нахлебник! Хороша семейка, ничего не скажешь! Весь в отца, весь в отца!

Я ничего не помню. Это не мои грехи. У нас разные лица. У Него не было имени… У меня нет имени.

В тесном коридоре отчаянные крики:

– Мориц! Море! More!

– Он сейчас сблюет, – доносится где-то в дверном проеме.

– Не, просто вырубится…

– Только глянь на него! Точно сблюет, говорю тебе.

– Ты накрываешь, если не вырубится.

Кто эти люди? Представление… Но это не театр двух актеров. Все посторонние наблюдатели – главные лица. Я с теткой – лишние… всего лишь пятничная потеха перед беспробудными выходными… Ежедневная банальщина по телевизору… Соседи собрались, чтобы лично препроводить меня из квартиры – отличный будничный сюжет.

– Когда уже домой, ма? – говорит, держась за подол, детским голосом в стену.

Когда уже домой, ма? И правда, когда уже домой, ма?! Но никто не слышит.

– Я ему говорю… ты же свой среди господ, ты же свой в Бюро… Слушай, а… Говорю… ну устрой моего племянника туда… Хоть кем, только устрой! Тебе, мол, это ничего не стоит! Твоя фамилия у всех на слуху…

– А он что?

– Он ни в какую! Что-то заладил про какую-то секретаршу. Мол, пока она там работает, ни ногой в Бюро! Говно! А ведь даже не попытался… А ведь сколько я для его отца в свое время сделал, и вот те на – неблагодарность на старости лет.

Только голоса – никаких призраков, никаких образов в голове… Я их избегаю, щурясь или просто закрывая глаза.

– Ну не начинай… Ма, это не я, – откуда-то изнутри.