Нобель. Литература

Проблема с Алексиевич состоит в том, что более ругаемого решения, особенно ругаемого в России, за последнее время не было. Ругали его по двум причинам: во-первых, Алексиевич, как представлялось большинству критиков, не писатель, а журналист. Хотя такое отношение к журналистике — пренебрежительное — странно в эпоху торжества нового журнализма, когда большинство самых эффектных американских книг второй половины века было написано в жанре журналистского расследования: «Хладнокровное убийство» Трумена Капоте, «Песнь палача» Нормана Мейлера и так далее. Действительно, это вполне легитимный жанр — журналистское расследование, нон-фикшн. И мы все знаем, что жизнь гораздо изобретательнее любого писателя по части как ужасов, так и подвигов. Поэтому это сомнительная претензия.

Вторая претензия в основном касалась идеологии. Считалось, что Алексиевич — это представитель, как сегодня говорят, «либерастии». Причем что они вкладывают в это соображение, критики этого решения пояснить не могут совершенно. Ну то, что, да, Светлана Алексиевич — белорусский автор, находящийся в оппозиции к Лукашенко, то, что она популярна в Европе, то, что она находится на позициях антитоталитарных, антиавторитарных — это само собой. Но есть какая-то дополнительная ненависть. Выхватываются всяческие цитаты из ее интервью. И там, разумеется, из нее делают антидержавного, антипатриотического автора, что в известной мере верно и в чем ничего дурного-то нет на самом деле.

Сложность этого случая еще и в том, что для меня самого кандидатура Алексиевич в некоторых отношениях не бесспорна, и мне говорить об этом трудно, притом что, безусловно, она автор выдающийся. Другое дело, что она не единственный автор этого жанра, которого можно было бы поощрять. Здесь начинаются интересные вещи и расхождения.

Алесь Адамович, который, безусловно, получил бы своего Нобеля, если бы дожил, был в России изобретателем жанра «сверхлитература». Под сверхлитературой понимал он тексты, написанные о вещах, где литературный прием будет выглядеть прямым оскорблением. Это слишком ужасно, чтобы пропускать это через художественные методы, чтобы еще добавлять к этому какую-то живопись. Это может быть только документальная литература. Вы не можете написать художественный роман о том, как сжигают деревню и в ней заживо всех людей, это может быть только документальным свидетельством выживших или документальным отчетом карателей.

И Адамович, который сам прошел через партизанский опыт подростком, и я думаю, пережил на этом самый сильный шок в своей жизни, он действительно такого навидался, что я совершенно не уверен в его психическом здоровье. Он действительно был человек со страшной и непреодоленной травмой. Может быть, именно с этим связано то, что как писатель он начал реализовываться сравнительно поздно. Сначала он был филологом, академическим, нормальным, изучал литературу, написал несколько литературоведческих сочинений. А в шестидесятых появляется его партизанский роман «Война под крышами», ставший романом-дилогией («Партизаны»: «Война под крышами», 1960; «Сыновья уходят в бой», 1963), потом, в семидесятых, начинаются публикации документальные. Появляется «Я из огненной деревни», его книга с Янкой Брылем и Владимиром Колесником, появляется полудокументальная, во всяком случае, на документальном материале «Хатынская повесть» его авторская. Появляется «Блокадная книга», построенная на документах и исповедях, с огромными купюрами, но все же напечатанная, совместная с Даниилом Граниным.

И он становится серьезным апологетом документальной литературы. Он полагает, что, действительно, XX век — это тот материал, для которого оскорбительны все художественные приемы. Лев Аннинский тогда написал: «Какие тут нужны еще домысел, вымысел, сгущение и типизация, когда материал кричит?». Подходить к этому — это все равно что гримировать окровавленный труп. Это надо только фиксировать.

И Алексиевич — прямая ученица Адамовича. Белоруссия все-таки, наверно, одна из самых травмированных стран по итогам Второй мировой. Действительно, каждый четвертый погиб. Можно там много вслед за Василем Быковым ревизовать сейчас партизанскую историю Белоруссии, судить о том, что и партизаны сами очень часто навлекали расправы на эти деревни. Но сейчас такие разговоры потянут, чего доброго, на реабилитацию нацизма, а когда-то Быков писал об этом в открытую, за что подвергался травле на родине. В общем, это очень трагический, очень раскаленный материал, и естественно, что в этом непреодоленном пространстве, пространстве, где травма не преодолена, Алексиевич унаследовала как бы эту боль страны, она ее носитель.

Первой ее книгой, которая принесла ей тогда еще всесоюзную славу и премию Ленинского комсомола, была книга «У войны не женское лицо». Это были записи, в основном тоже сугубо документальные, с минимумом авторской публицистики, женщин, которые на войне были или санитарками, или были в действующей армии напрямую: снайперами, летчиками и так далее.