Нобелевская премия

Я почувствовал, как во рту у меня пересохло. Я смотрел на него с болезненным чувством в груди. Как будто внутренняя сторона моего тела была сплошной раной, а то, что он говорил, — кислотой, которая капает на эту рану.

— Я всё ещё возлагаю на тебя все свои надежды, Гуннар, — сказал Ганс-Улоф, но вид у него был такой, будто он сомневается, что эти надежды оправдаются.

Я лишь кивнул. И откуда только взялось это жалкое отчаяние? Оно поднималось во мне, как едкий пар из глубокой пещеры.

— Кристина не только моя дочь, — шёпотом продолжал Ганс-Улоф. — Она также и твоя племянница. Единственный ребёнок твоей сестры.

Я судорожно вздохнул, стиснул кулаки, прогнал парализующее чувство и решительно тряхнул головой.

— Боссе Нордин сейчас в отпуске, я правильно понял? Ганс-Улоф кивнул.

— Он возвращается во вторник вечером. Как раз, чтобы на следующий день попасть на Нобелевский банкет.

— Другими словами, если я, например, завтра вечером захочу осмотреться у него, я могу сделать это без помех, верно?

— Почему же только завтра вечером?

— Потому что мне надо вначале при свете дня хотя бы раз осмотреть дом и всю окружающую обстановку. Кроме того, мне еще нужно кое-что купить. Вещи, которые не достанешь в ближайшем супермаркете. — То, что речь идёт об оснащении, необходимом мне для проникновения в Нобелевский фонд, я не хотел ему говорить. Две акции были в любом случае лучше, чем одна. Я достал записную книжку. — Дай же мне его адрес.

Он сказал, и я записал. Боссе Нордин жил в Ваксхольме. Довольно далеко, но место, надо думать, из самых дорогих, у моря.

— Раз уж речь зашла об адресах, — сказал Ганс-Улоф, — ты мог бы дать мне и свой новый адрес. На всякий случай.

Я закрыл записную книжку и спрятал её.

— Нет. Тебе его лучше не знать. Да и просто незачем. — Я посмотрел на коробку с аппаратурой для обнаружения жучков. — Что будем делать с этим? Имеет ли теперь значение, есть ли в твоём кабинете жучки?

Он отрицательно покачал головой.

— Унеси с собой.

— Может, так лучше. — Я снова сложил всё в коробку и закрыл крышку. — Может, ещё и самому понадобится.

— Я провожу тебя до двери. — Он встал. И, разумеется, не обошлось без его неизбежного «я всё должен держать под контролем». — Ты дашь мне знать, когда соберёшься в дом Боссе?

— Я могу тебе хоть по часам всё расписать, — недовольно буркнул я. — Завтрашней ночью, в два часа пополуночи, я буду уже в кабинете профессора Боссе Нордина. И я был бы тебе признателен, если бы ты в это время не звонил мне двадцать четыре раза подряд. Звонящий мобильный телефон в кармане создаёт помехи при вторжении в чужой дом.

— Ну ладно, — ответил в замешательстве Ганс-Улоф. — Это только потому, что…

— Потому что мы договорились, ясно. Не мог бы ты открыть мне дверь и пойти впереди?

Лабиринт был по-прежнему тёмный, безлюдный и тихий. Но когда мы приближались к двери, через которую я вошёл сюда, стал слышен голос. Тот самый аспирант с кем-то громко говорил по телефону.

Я остановился.

— Чёрт. Ганс-Улоф! Он ведь всё ещё здесь.

Мой зять обернулся.

— Я же говорил, его отсюда практически не вытравишь.

До нас донеслись обрывки его реплик:

— …важный эксперимент; мне надо остаться, я задержусь… станет легче, как только я сдам экзамен… конечно же, я тебя люблю, но что поделаешь…

Ясно, он говорил со своей женой и изобретал отговорки, чтобы не ехать домой, где кричит младенец и воняет обкаканными памперсами.

Я покачал головой.

— Не хочу, чтобы он снова увидел меня. Ему покажется странным, что курьер задержался на целых полчаса и уходит с тем же, с чем пришёл.

Ганс-Улоф нахмурил лоб.

— Ну и что? Какая разница, кто что подумает?

— Это ненужный риск. Я стараюсь избегать ненужных рисков, особенно в то время, когда мне и нужных хватает. — Я сделал несколько шагов назад. — Я думаю, найдётся тут другой выход?

Казалось, его это не очень убедило.

— Ну, хорошо, как скажешь…

Мы пошли назад, он свернул в другую сторону, на ходу доставая из кармана связку ключей, и потом открыл двустворчатую дверь.

— Пройдём здесь.

В помещении за дверью было темно. Своеобразно пахло хлевом, писсуаром, химией. И темнота была наполнена жутким множественным дыханием, как будто нас подстерегало где-то здесь многоголовое чудовище.

— Подожди. Я включу свет.

Пока Ганс-Улоф нашаривал выключатель, я остановился со своей коробкой и почувствовал, как покрываюсь гусиной кожей, и вовсе не от холода.

Наконец под потолком вспыхнули три длинных ряда неоновых трубок. Они осветили три длинных ряда лабораторных столов со сложным испытательным оборудованием из металлических конструкций, стеклянных колб и разноцветных проводов. Дверь наружу находилась в другом конце помещения: того же типа дверь, какую мне открывал аспирант, беглец от семьи.

— О'кей, я надеюсь, ключ у меня с собой… — Ганс-Улоф шагал к двери, перебирая свою связку.

Я ещё раз глянул на испытательные установки. И разом понял, откуда исходит шум, который я только что слышал во тьме.

На этих установках были подопытные животные!