Ночь дракона

В остальной части империи ничего толком не изменилось. Клан Тени, изрядно поредевший, потерявший многих самых сильных воинов, вернулся на свои земли, и начались мучительные выборы нового даймё. У Ханшу и впрямь не нашлось ни одного наследника за последнюю тысячу лет, и, хотя несколько аристократов и заявляли, что приходятся дальними родственниками кому-то из детей даймё, в итоге победил Каге Масао: именно он оказался ближайшим из живых родственников Каге Ханшу – кем-то вроде правнука, только с множеством «пра-пра-пра» впереди. Господин Иесада был крайне недоволен выбором нового даймё и выказывал свое недовольство громко и страстно. Однажды утром его нашли у себя в комнате с посиневшим лицом, среди осколков чайной посуды. Объявили, будто бы он подавился пирожным моти – вот ведь трагичное совпадение! – и после его смерти на нового даймё уже никто не смел жаловаться.

Камигороши, Прóклятый Меч Каге, вернулся в семейное святилище Каге, где его запечатали, поручив заботам местных священников. Пускай в оружии уже не жила душа óни, проклятие никуда не делось, если верить Каге Масао. «Это прóклятый клинок, отнявший жизнь у Великого Ками, – сказал он даймё Клана Луны незадолго до того, как Каге покинули земли Цуки в ту ночь. – И сила проклятия – вовсе не в присутствии Хакаимоно, а в том, что этот меч может разрубить любого на своем пути. Он свел с ума множество убийц демонов и отнял жизни тысяч. Такое оружие нельзя доверять абы кому. Мне кажется, сами Ками прокляли Клан Тени за то, что мы столько лет пользовались таким страшным оружием. Возможно, однажды, когда тьма снова подступит к империи, Камигороши попадет в руки тому, кто справится с искушением. А пока пусть Прóклятый Меч остается лишь в легендах и стирается из людской памяти».

Так и повелось. С той ночи не появилось больше ни одного убийцы демонов, и никто из воинов Клана Тени не бился мечом, объятым пурпурным светом. По Ивагото ходили слухи о клинке, который погубил Дракона, но со временем и они поутихли и забылись.

Драконий свиток забрали в столицу Клана Луны и долго спорили о том, как поступить с этим артефактом и помешать будущим поколениям его использовать. Спрятать? От этого, как оказалось, мало толку, да и делить его на части – затея не из лучших, погубившая к тому же немало жизней.

Дебаты шли много дней, и наконец даймё приняла решение о том, что сами Цуки станут новыми хранителями Драконьего свитка и что молитва останется на островах Клана Луны, совсем рядом с тем местом, где впервые призвали Дракона. Цуки принесут Ками клятву о том, что не станут использовать силу свитка в корыстных целях, и будут следить за тем, чтобы артефакт не попал в недобрые руки. Во дворце не так давно построили святилище – туда-то и было решено поместить свиток под охрану священников, служительниц и ками, подальше от остального мира. Решение не было идеальным, но еще хуже было бы отправить свиток в свободный полет. Да и потом, как знать, что принесет новое тысячелетие? Может, уже очень скоро мир позабудет легенду о Драконьей молитве.

Я понимала, что это просто мечта, что, когда подойдет время возвращения Предвестника, империя снова погрязнет в хаосе и все будут биться за свиток, но… тысяча лет – это не так уж и мало. А мне столько всего хотелось сделать и увидеть, прежде чем беспокоиться о новом появлении Дракона.

Я задержалась на островах Цуки на целых три года. После того как Киёми-сама объявила меня своей официальной наследницей, надо было многому научиться: разобраться в политике Цуки, в их отношениях с ками и остальной империей, в сложных придворных порядках – от всего этого у меня голова шла кругом. Но я была рада, что смогла остаться и столько всего узнать. Ведь это касалось моей семьи, моей родины. Моего дома.

Но все равно, хоть здесь я впервые за долгие годы обрела счастье, порой я засиживалась на каком-нибудь пирсе или маленьком песчаном пляже, глядя вдаль, туда, где море встречается с небом. Или любовалась звездами, устроившись в траве среди обширных дворцовых садов, пока вокруг меня плясали кодама. Иногда я замечала в толпе лицо или силуэт, от которых сердце так и замирало в груди, и только потом понимала: нет, я обозналась. Так случалось не один раз.

Однажды ночью, по прошествии трех с лишним лет после ночи Желания, в мою дверь постучали. На пороге стояла Киёми-сама.

Я оторвала глаза от книги, которую читала, – сборника эссе знаменитого философа и поэта Мицу Тадами. Чтение было довольно скучное, даже занудное, а автор задавался вопросами, которые меня удивляли: скажите на милость, как можно так долго мучиться, размышляя, есть ли душа у цветка вишни? Но дело в том, что через пару дней к нам должен был прибыть посланник от семейства Мицу, а Клан Воды обожал философские споры. Как сказала Киёми-сама, добрый хозяин должен уметь поддержать разговор, интересный гостям. Даже если от него трещит голова.

– Киёми-сама! – поприветствовала я даймё Цуки, а она ответила мне ласковой улыбкой – больше она так никому не улыбалась. – Прошу, заходи! Что-то случилось?