Ночь, сон, смерть и звезды

Первый, кого ты встречал в доме на Олд-Фарм-роуд, – одноглазый черный кот-урод, стоящий на пороге кухни, как сторожевой пес; короткий хвост столбом, оранжево-коричневый глаз вперился в незнакомца. Рот растянут, обнажив острые желтоватые зубы и бесцветные, тусклые десны, и ты как будто слышишь шипенье. Лорен, хоть и была напугана, сохраняла невозмутимость. В конце концов, это всего лишь кот!

Почему Том не решил проблему приблудного кота, который использовал их мягкотелую мать? Он ведь обещал, но не выполнил своего обещания.

Лорен не могла пойти на то, чтобы прикончить гада. Даже отравить его – самый трусливый способ – было выше ее сил. И бедная Джессалин не переживет еще одну утрату.

Лорен осторожно избегала уродца. Может, котяра и желал подраться, но она, хорошо усвоив уроки школьного администрирования и фальшивой дипломатии, знала, как избежать прямой конфронтации.

– Мама, ты не хочешь отправиться куда-нибудь со мной по случаю моего отпуска? – спросила она громко.

– Отправиться? Куда?

Джессалин выглядела озадаченной. Каждый раз, стоило только предложить ей что-то серьезное, связанное с будущим, как она давала задний ход, или меняла тему, или отвечала напряженно-сладковатой улыбкой, в которой сквозила мольба: Нет! Только ни о чем меня не проси.

Права Беверли: их мать, всегда такая общительная и легкая на подъем, стала страшной домоседкой, и даже вытащить ее на шопинг стало сущей проблемой.

(Можно подумать – ох, не хотелось бы, – что Уайти по-прежнему живет где-то на втором этаже.)

– Я подумала о Бали. О Таиланде. Настоящая экзотика. – Могла бы добавить: Твои мысли об Уайти туда не доберутся. И сам он никогда там не был. – Мы с тобой ни разу никуда не выбирались, мама. Ты ведь почти не путешествовала, а я уже двенадцать лет не покидала Северную Америку.

– Ты сказала «Бали»? Но это же на другом конце света…

– Говорят, там очень красиво. И не так много туристов, как на других тихоокеанских островах.

Ну почему она должна почти умолять?!

Неужели ей больше не с кем поехать? Ей скоро тридцать пять, и все еще одна-одинешенька?

– Мама, я все спланирую сама, обещаю!

Вместо того чтобы выразить энтузиазм, Джессалин содрогнулась. Лорен испытала мимолетный гнев в отношении вдовствующей матери, постыдно цепляющейся за соломинку жалкого домашнего прибежища. Добровольная слепота, помноженная на мелкобуржуазность и жалкий провинциализм жены-домохозяйки, – так это выглядело в глазах Лорен. Сейчас подобные предложения кажутся еще бессмысленнее, чем при жизни Уайти.

– Лорен, ты ведь говорила, что «не веришь» в так называемые отпуска, – сказала Джессалин. – Как и твой отец. Уайти тоже не относился к ним всерьез.

Лорен начала терять терпение.

– Я стала старше. Я вкалываю как проклятая и, кажется, заслужила передышку. Даже папа с этим согласился бы. Он говорил: «Если ты не будешь держать дистанцию, они высосут твою кровь и выжмут тебя, как мокрую тряпку».

– Уайти такое говорил? Когда?

– Когда я только начала учительствовать. В средней школе. Он знал, какая это ежедневная гонка и что молодые идеалисты, не выработавшие средств самозащиты, быстро сгорают.

– Надо же! Уайти так говорил?

– Да, мама. Мне, во всяком случае.

– На него не похоже. Он сам всю жизнь был идеалистом.

– Не совсем так. Папа был неглупым человеком. И он знал, где хоронят покойников.

В глазах Джессалин промелькнула тревога, как будто речь зашла о настоящих покойниках. Уайти правда знал, где их хоронят?

– Быть директором средней школы – это все равно что поддерживать порядок в банановой республике, – продолжила Лорен. – Даже твои союзники, которые тебе всем обязаны, не заслуживают доверия. А враги только и ждут подходящей минуты, чтобы перерезать тебе горло.

– А, это ты так шутишь.

Джессалин хохотнула, явно думая о чем-то своем. Сегодня мать немного странная, подумала Лорен, рассеянная, мысли где-то в другом месте.

И все время озирается, словно ждет кого-то… но кого? Неужто Уайти?

Обычно по таким случаям мать ловила каждое слово дочери, благодарная за ее рассказы о хэммондской школе, о наказаниях для плохих учеников, о преподавателях из разряда клеветников и неблагодарных свиней, которых дочь переиграла на заседании школьного совета. Бюджетные кризисы неизбежно заканчивались победой Лорен, которая (как она любила хвастаться) превратила это учебное заведение в «школу-победительницу». Неудивительно, что смотритель учебных заведений ею восхищается… а возможно, и побаивается.

Каждый ее рассказ был о безгрешной, бескорыстной Лорен, женщине-воспитательнице и победительнице, торжествовавшей над силами невежества и подлости. (Конечно, она не посвящала мать в детали мерзкого кибербуллинга.) Все трофеи Лорен складывала к ногам матери, как Мэкки-Нож складывал у ее ног свою окровавленную добычу в ожидании похвалы.