Ночь в Новом Орлеане

– Когда-то давно я был писателем, точнее, считал себя им.

– Твоё давно для меня – как секунду назад. К тому же. Раз считал, значит был. Мы то, что о себе думаем.

– Возможно.

– И ты всё продолжаешь скрывать от меня, что собираешься писать.

– Я скажу тебе вечером, за чашкой твоей восхитительной иллюзии.

– Почему не сейчас?

– Потому что я и сам понятия не имею, что буду писать.

Али понимающе кивнул и удалился. Хвала эволюции, этот кошмар закончился на какое-то время. Хоть Али очень приятный кошмар, почаще бы такие снились. Хоть мне подошли бы и любые подошли. И у самого выхода, кошмар арабский кошмар посмотрел на меня пристальным взглядом. Смотри! Я всё помню.

– Я обещаю, что расскажу, – засмеялся, – экий любопытный. Посмотри, не засни от скуки после тирады перед сном.

Он улыбнулся и ушёл во второй раз. На меня снова нахлынула волна чувств, которые я испытывал, когда Али в первый раз ушёл отсюда. Только теперь оно грозило остаться со мной тет-а-тет гораздо большее время.

Silence.

Мертвая тишина царила в самом странном месте из всех, что мне приходилось видеть. Пытаясь не думать о губительной пустоте, я открыл тетрадку и на первой же странице написал:

«Когда думаешь, что знаешь человека по его поступкам и повадкам, ты заблуждаешься ещё больше чем в собственной свободе выбора. Нужно уметь слышать то, что он не говорит. Внимательно прислушиваться, когда он врёт. Только во лжи можно отыскать всю правду о нём».

Я написал эти слова и содрогнулся от холодка, пробежавшего по моему телу. Оно явно не хотело, что бы я продолжал. Но я уверенно сказал себе: «Пиши!». И это сработало. Я снова принялся за исполнение своего долга перед собой.

«Не зная броду – не суйся в воду. Так, вроде, тебе кто-то жужжал? На самом деле, только не зная броду, можно и сунуться в неизвестность. Так поступил и я. Только по собственной глупости и великой мудрости я сунулся в воду под названием «жизнь». Захлебнулся. Утонул. Навеки забылся мёртвым сном. Испытал невиданные страдания, наносимые самому себе. И ни на секунду не пожалел об этом. И больше всего я хотел проиграть. И не мог себе этого позволить. Я плыл вперед, даже не зная, зачем это нужно и оценит ли кто-нибудь мои усилия в конце? Вдруг, столько сил просто пропадет даром? И продолжал идти вперёд, ведь кто ещё, если не я? И так я плыл много лет и продолжаю плыть, смиренно дожидаясь рока».

Я писал не в силах остановиться, как будто какая-то сила направляет мою руку, заставляя писать и писать. Я не смог бы остановиться. Даже если бы захотел. Но я хотел. Я писал и писал. Чернила и бумага должны были бы уже закончиться, но они казались бесконечными. Ещё никогда я себя так не чувствовал. И вот, наконец, после долгих часов, или дней, весь в поту и с безумием в глазах, я дописал книгу, которую начал много лет назад, на одном дыхании.

И засмеялся неистовым смехом сумасшедшего, который будет смеяться над глупостями мира веками, пока плоть не сотлеет и глотка не наполниться холодной кровью. В порыве безумия, я отбросил ручку в дальний и положил на пол десятки исписанных страниц. И задыхаясь от слез и смеха, упал на пол, потеряв сознание, если хоть когда-то его имел…

Проснувшись, обнаружил что-то мокрое у себя на голове. Я медленно открывал глаза и увидел у себя под носом улыбающегося Али.

– Проснулся? Вот и славно.

Он протянул мне чашку кофе.

– Уже вечер, пришло время магии!

– Я что, спал целый день?!

– А разве не заметно?

Его удивительный дар заключается в том, что он отвечает вопросом на вопрос. Таким образом, беседа порождала всё новые, более трудные задачи и банальный разговор о погоде мог дойти до снижении цен на акции и проблемах метафизического анализа ситуации. И разговор продолжался вечность.

Но я не был настроен на подобный поворот событий.

– Да, заметно.

– Ты в курсе, что твои превосходные девушки тебя давно ждут? Нехорошо заставлять ждать их ещё дольше. Так-то у тебя была уважительная причина – ты спал, а теперь, будь добр, уже не отвертишься. Присоединяйся к нам.

– Всегда мечтал услышать это: «у тебя была уважительная причина – ты спал».