Ночь ведьмы. Книга первая

Ближе всех ко мне стоит Йоханн. Не слезая с седла, я перегибаюсь вниз, пытаясь встретиться с застывшим взглядом парня. Он пытался помочь нам, он был рад, что Трир восстал против террора архиепископа. Но сейчас его взгляд расфокусирован, и, хотя каждый мускул в его теле напряжен, в нем ощущается пустота. Паук забрался на его плечо, и я наблюдаю, как тварь ползет по лицу Йоханна, задевая восемью лапками его щеку, а тот даже не вздрагивает. К моему горлу подкатывает желчь, когда паук ползет по переносице к левому глазу и его тонкие черные лапки пересекают красные прожилки на белом глазном яблоке.

Йоханн не моргает.

Но думаю, его глаза все-таки чуть фокусируются, хотя и не двигаются. Внутри у него не совсем пустота.

А ужас, неприкрытый, кричащий ужас, который не может вырваться на свободу.

– Я должен спасти Фрици, – шепчу мальчику. – Но я вернусь за тобой.

Я разворачиваю Скоксе и мчусь обратно к Дикой охоте.

– Я не знаю, почему они застыли, – говорю Бригитте, – но это работа Дитера. Ни один человек не может быть таким неподвижным.

– Тогда это ловушка, – предполагает Корнелия, останавливая своего белого жеребца рядом с нами.

Бригитта молча кивает.

– Мы должны миновать их. – Я встречаюсь с Бригиттой взглядом. Дитер намеренно поставил на нашем пути этих жутких солдат, точно живые игрушки. Они наверняка могут напасть в любой момент.

– Ты идешь первым, – говорит Бригитта. Корнелия начинает выражать сомнения, но Бригитта качает головой, утверждая, что скорость здесь важнее всего. Корнелия, может, и старейшина, и жрица, но на поле боя Бригитта мудрее всех. Корнелия склоняет голову, соглашаясь, что я должен следовать первым.

– Младший, вон там, – говорю я, разворачивая Скоксе и указывая на Йоханна. – Если сможешь, спаси его.

Бригитта хмурится, но кивает. В этот момент я касаюсь бока лошади. Скоксе немедленно реагирует, будто сжатая пружина, готовая к прыжку, разворачивается и мчится рысью, огибая застывших солдат.

Лесной народ следует за мной на расстоянии нескольких шагов. Я почти прошел половину пути, когда в толпе охотников слышен шум.

– В атаку! – кричит один из них, Кок, друг Бертрама, насколько я помню. – Убейте их всех!

Хэксэн-егери бросаются в битву на удивление быстро, если учитывать то, какими они выглядели до этого. Скоксе легко уворачивается от ударов, и я использую рукоятку меча, чтобы проломить череп тому, кто умудряется подобраться близко. Я не хочу никого убивать, но и не могу позволить им задерживать меня.

К счастью, лесные жители отвлекают большую часть внимания на себя, и хэксэн-егери с обнаженными мечами проносятся мимо меня, бросаясь на других. Я приказываю Скоксе двигаться быстрее, но успеваю увидеть глаза бывших товарищей.

Глаза у них пугающе пустые и голубые, не темные, не карие или зеленые. Теперь у каждого глаза Дитера Кирха. И хотя они атакуют, используя те же навыки, которые прививали нам в юности на тренировках, в этой битве есть что-то странное. Я вижу, как один из охотников рубит воздух, сражаясь с невидимым врагом. Двое натыкаются друг на друга, отталкиваясь от чужих плеч и даже не понимая, что наткнулись на своих же. Они сражаются как зачарованные, будто видят своими странными голубыми глазами что-то такое, чего никто из нас не видит. Их удары наносятся низко, по коленям лошадей, а не по всадникам.

«Дитер вселился в них, – думаю я, когда прорываюсь через последний ряд и, набирая скорость, мчу по дороге в Баден-Баден. – Он ожидал противников, но никак не чудовищно огромных лошадей».

Мне интересно, с чем, по мнению охотников, они сражаются, какие галлюцинации завладели их разумом?

Когда битва остается позади, передо мной предстает Баден-Баден, расцветающий мириадами улочек. Я направляюсь к центральной площади города.

Здесь так тихо.

Стук копыт Скоксе оглушает. Мои руки сжимают поводья, страх пронзает сердце. Уже поздно, но не настолько. И если Адвент был временем поста, жертвоприношений и спокойных раздумий, то Рождество и дни до конца года – это время радости и празднования, когда зажигают свечи, чтобы переждать самые мрачные времена.

Сейчас ничего, кроме тишины.

Приближаясь к центру города, я вижу ряд деревянных столбов вдоль дороги.

Я останавливаюсь, чтобы пересчитать их. Двадцать черных столбов, на которых теперь только пепел и сажа. Их вереница ведет в глубь города.

Это жуткий след, проложенный из останков невинных людей, сожженных за колдовство.

И он ведет к последнему столбу, в центре пустого города.

Фрици привязана к огромному бревну из тиса, его бледный цвет резко контрастирует с остальными почерневшими столбами вдоль дороги. Подбородок Фрици опущен на грудь, распущенные волосы падают на лицо, отливая золотом. На мгновение – на целую ужасную, наполненную болью вечность – мне кажется, что она умерла. Но затем она дергается, и, несмотря на то что ее связали, несмотря на то что она без сознания, мой плач утихает. Она жива.