Ночь ведьмы. Книга первая

– Да, – говорит Фрици. – Я все сделаю. Знаю, Лизель посадили в тюрьму – она тоже поможет. Мы будем работать вместе.

Она только что согласилась участвовать в моем плане, а еще и она, и ее кузина владеют настоящей магией, которая могла бы спасти всех. Но все равно у меня внутри все скручивается, когда я думаю, что это означает: мне придется привести Фрици в тюрьму и запереть ее в железной клетке.

Когда я тащил Фрици по туннелям, то думал, как спасти ее, чтобы использовать в своих интересах. Но теперь, когда время пришло… Я не хочу, чтобы она покидала безопасное место рядом со мной. Это нелепая мысль, я не могу оставить ее в доме-крепости, и, вероятно, в тюрьме ей будет безопаснее, учитывая, что коммандант отправил людей на ее поиски.

У меня сжимаются кулаки. Я сделаю все, чтобы спасти невинных. Но если кто-нибудь причинит Фрици боль, он заплатит.

15. Фрици

Я скрещиваю руки на груди.

– Но это работает в обе стороны. Если я помогаю тебе, ты должен помочь мне.

Он не отвечает, кажется, даже не слышит меня – его глаза опущены. Сначала мне кажется, что он смотрит на мою грудь, но его лицо каменеет, и я понимаю, что его взгляд прикован к моему запястью, которое я прижала к груди.

Я смотрю на кровоточащие красные следы на тыльной стороне руки.

– Ты ранена, – произносит он.

– Это обычно случается, когда ведьмы находятся рядом с хэксэн-егерями.

Он встает надо мной, фонарь мерцает на столе, и в его пляшущем свете эмоции на лице капитана сменяют одна другую.

Сожаление.

Гнев.

Боль.

Я не собираюсь тратить время, наблюдая за его самобичеваниями – Триединая побери этих католиков, честное слово.

– Мне понадобятся и припасы, чтобы…

– Присядь.

– Я… прошу прощения?

– Присядь, – повторяет он и идет к сумке, которую снял во время нашего разговора. Он роется в ней, прежде чем повернуться ко мне, держа в руках баночку и моток бинтов.

Я не могу скрыть удивления, которое отражается на моем лице.

– Мне не нужна твоя жалость. Я в порядке.

Это ложь – у меня ужасно горят запястья, – но будь я проклята, если приму от него помощь. Я хочу забрать Лизель и уехать из Трира, а не тратить время на лечение ран, которые он нанес.

Он пересекает комнату и останавливается передо мной.

Его брови приподнимаются, и он указывает глазами на стул, стоящий у меня за спиной, в его взгляде отчетливо читается приказ.

У меня в груди все сжимается, мне страшно хочется воспротивиться ему. Но он по-прежнему ничего не говорит, только смотрит на меня, и по его стиснутым челюстям и твердому взгляду я понимаю, что он не сдастся.

Я думала, что знаю, что такое упрямство.

Я думала, что я упряма.

Этот человек превратил упрямство в религию.

Я сжимаю зубы и усаживаюсь на стул. Когда тянусь за баночкой и бинтами, он отталкивает мою руку и опускается на одно колено.

Мое сердце стучит сильнее.

– Я не связана, – говорю ему, ненавидя, как мой голос дрожит. – Сама могу обработать раны, большое спасибо.

Мои слова вызывают его сардонический взгляд.

– Я не сомневаюсь, что ты прекрасно умеешь заботиться о себе.

Это оскорбление? Напоминает оскорбление, но я позволяю ему взять меня за запястье.

Пальцы у него… нежные.

Такие нежные, что я застываю, и все аргументы, которые придумала, вылетают из головы.

Как может кто-то такой большой прикасаться ко мне так, словно боится, что я рассыплюсь в его руках? Это не похоже на него, эта забота, но он ловко закатывает мой рукав и принимается за работу, нанося бальзам мне на кожу.

Он молчит. Ему, кажется, комфортно в тишине, но мне не по себе, и я ерзаю на стуле, с каждой секундой все больше ненавидя эту близость, замечая, как его взгляд темнеет, когда он заканчивает с одним запястьем, только чтобы увидеть серьезные раны на втором.

В его карих глазах видны зеленые вкрапления. Темные волосы длиной до подбородка собраны сзади, поэтому я вижу, как слегка краснеют его скулы. Я понимаю, что смотрю на него пристально, и он это знает.

«Schiesse, хватит».

Надо сосредоточиться на чем-то другом. На чем угодно.

Я нюхаю воздух – мята. Лаванда. И еще несколько трав в мази, которую он использует.

Я улыбаюсь.

– Мы еще сделаем из тебя колдуна, охотник.

Его взгляд сверкает.

– Целебный бальзам? – догадывается он, указывая на баночку.

Я киваю.

– Ну тогда каждый хэксэн-егерь колдун, потому что мы все носим такие вещи при себе.

– Что является одной из многих дыр в вашей теологии.

– Это не моя теология, стоит напомнить.

– Нет, это лишь представления, которые возникли на основе вашей религии, охотник.

Капитан вздыхает и заканчивает завязывать бинт на моем запястье.

– Отто.

Я выдергиваю руки, изучая, как он перебинтовал, но вдруг замираю.

– Что?

– Это мое имя. Отто. Отто Эрнст.

– Я знаю, как тебя зовут. – Слова вырываются у меня изо рта.

Он моргает.

Повисает тишина. Но если он попытается заставить меня называть его по имени, в этой битве ему не победить.

Кажется, он это понимает и поднимается на ноги. Его плечи напрягаются – я даже не заметила, что они были расслаблены.