Ночь ведьмы. Книга первая

– Тогда, похоже, мы в тупике, – говорю я. – Даже если бы у нас было время приготовить это зелье, время, которого у нас нет, никто из нас не считает, что оно стоило бы своего риска. Так что, может, тебе надо перестать задавать вопросы о том, чему также нет времени тебя обучить, и просто позволить мне делать то, что у меня получается лучше всего? У тебя есть план побега. Не лезь ко мне и дай заняться зельями.

С недовольным вздохом капитан вскидывает руки, сдаваясь.

– Что ж, тогда какие ингредиенты тебе правда нужны? Дай мне список.

– Ха! Нет. Думаешь, я поверю, что ты способен отличить хорошую мирру от плохой? Сомневаюсь, что ты сможешь отличить крапиву от мускатного ореха.

Его губы снова подергиваются.

– Я знаю, что такое мускатный орех.

Я обхожу его, направляясь к двери, и на ходу похлопываю по плечу.

– Не сомневаюсь, ты очень хорошо разбираешься в мускатном орехе. – Моя ухмылка становится дерзкой. – Но я пойду на рынок.

Кажется, он остолбенел от моего прикосновения или, может, от моей шутки – в любом случае проходит минута, прежде чем он бросает на меня свирепый взгляд.

– Ты не пойдешь на рынок. Я же сказал, что в городе полно охотников, которые тебя ищут. Ты нужна комманданту. Если тебя поймают прежде, чем мы подготовимся, сотня человек погибнет.

Будто ему нужно напоминать мне об этом.

У меня есть шанс спасти людей от участи, которая постигла мой ковен, так что, конечно, я им воспользуюсь, а еще у меня появился шанс спасти Лизель.

Но он говорит так, словно напоминает себе, словно у него никогда не бывает возможности высказать свою правду вслух, и теперь, когда он все мне рассказал, он не может удержаться и не повторять снова и снова, выпуская запретные слова на волю.

Я представить себе не могу, какой груз он нес все эти годы. Люди, смерть которых он наблюдал, ложь, которую ему приходилось произносить, стены, которые он возвел вокруг себя…

Но он также помогал убивать. Он является частью той темной силы, которая захлестнула страну и уничтожила мой народ, и, даже если он старался не быть соучастником происходящего, он все равно виновен.

Не так ли? Но что, если его слова правдивы – что, если он с самого начала работал против убийц?

Я отворачиваюсь. Не могу смотреть ему в глаза, когда эти мысли роятся в моей голове.

– Ну что ж, – начинаю я, прочищая горло и выпрямляясь. – Если я не заполучу нужные ингредиенты, не смогу гарантировать безопасность заключенных, и я не пойду в тюрьму без гарантий своей.

– Хорошо. – Он неохотно соглашается. – Но я иду с тобой.

– Хорошо, – уступаю я. – Мне все равно нужно, чтобы ты заплатил. Если только ты не против, чтобы я использовала свои ум и хитрость и получила все необходимое бесплатно.

Уголок его рта приподнимается. Это что, улыбка? Триединая, спасите меня.

– Не нужно воровать, – говорит он. – Я заплачу.

Я поворачиваюсь к двери, но он останавливает меня, коснувшись плеча. Дело не только в том, что он касается ушиба, оставленного им же вчера, – его прикосновение, теперь ставшее нежным, пронзает меня, создавая такой резонанс, что мое тело не может решить, что с этим делать.

– Ты можешь хотя бы придумать какую-нибудь маскировку? – Голос у него неуверенный.

Я смотрю на него, набирая полную грудь воздуха.

Он действительно не боится моей магии. За все время, что мы разговаривали, он ни разу не вздрогнул при упоминании магии и сейчас тоже не делает этого. Он говорит о ней как о любом другом умении или инструменте.

Я борюсь с улыбкой.

– Магия так не работает. Кроме того, у меня нет трав – я уже использовала те немногие, что нашла у тебя. – Я касаюсь его рубашки и смахиваю порошок, еще оставшийся на ней.

Его грудь ощущается такой же крепкой, как когда он прижимал меня к себе в акведуках.

Он вздыхает и пересекает комнату. Из-под кровати достает маленький сундучок, который я не заметила, и вытаскивает из него плотный плащ.

– Тогда надень это.

Этот плащ коричневый, а не черный, как его плащ хэксэн-егеря, но мое тело все равно деревенеет. Это его одежда, и что-то при мысли, что я буду носить ее, вызывает у меня дрожь.

Не такую уж плохую дрожь.

Вот почему я отхожу от него.

– Нет.

– На нем есть капюшон. – Он кивает на меня. – Они ищут ведьму со светлыми волосами.

– У меня есть шляпа, – заявляю я. Я снимаю ее – Триединая, шляпа совсем перепачкалась грязью – и опускаю голову, чтобы заправить в нее спутанные, не менее грязные волосы. Чего бы я ни отдала, чтобы принять ванну.

От мыслей о ванне у меня перехватывает дыхание, и когда я выпрямляюсь, я задыхаюсь, меня трясет.

Ванна.

Я всегда помогала маме наполнить нашу ванну, смеясь над какой-нибудь глупой шуткой.

Ее пальцы распутывали мои волосы. Ее голос, воздушный и легкий, пел…

Я расправляю плащ, плотнее прижимая его к груди, и смотрю на закрытые ставни, надеясь, что охотник не видит слез в моих глазах.

А если и увидит, ничего не скажет. Накинув простую коричневую накидку и низко надвинув на лицо капюшон, он поворачивается к двери.