– Мы купим все необходимое, – говорю я. «Я защищу вас обеих». Я не могу выразить словами все, что хочу сказать, но Фрици, кажется, читает обещание в моих глазах. Она тихо улыбается, и мы втроем оставляем речной берег.
Примерно через час мы приближаемся к дому, построенному у дороги. Очевидно, когда-то здесь была мельница: старое сломанное колесо частично погружено в воду, а здание постепенно превращается в руины.
– Наверное, мы недалеко от города, – предполагаю я. Думаю, мы могли бы остановиться и укрыться от холода в этом доме, но как только я собираюсь предложить это, дверь открывается. Оказывается, дом не заброшен.
– Ага! – кричит старая женщина. – Что вы здесь делаете?
Я поднимаю руки ладонями вверх, чтобы показать, что мы не хотим никого обидеть.
– Просто проходили мимо.
Ее взгляд скользит от меня к Фрици, затем к Лизель. Вероятнее всего, она предположила, что мы с Фрици женаты, а Лизель – наша дочь. Тем не менее мы чужаки, и одно из главных правил этой страны – не доверять тому, кого не знаешь. Не имеет значения, что мы все немцы, здесь мы чужие.
Лизель протискивается вперед.
– Пожалуйста, Oma[42]
, – говорит она жалобным голоском. – Я так хочу есть.– Лизель! – шипит Фрици. Мы достаточно далеко, и, возможно, старуха ее не услышала.
– Что? – шепчет Лизель. – Мы голодны. И я устала.
Я вижу, как решимость женщины тает под умоляющим взглядом Лизель. В жилах этого ребенка больше яда, чем у гадюки, но Бог наградил ее блестящими светлыми волосами, большими голубыми глазами и пухлыми губками, так что сам император Священной Римской империи подарил бы ей замок, если бы она попросила.
– Входите, входите, – говорит старушка, жестом приглашая нас в дом. В котле над очагом кипит каша, а на столе стоят бутылки с пивом – товары, которые она, вероятно, собирается продать в соседнем городе. Старушка накладывает в миску жидкой каши для Фрици и Лизель, но ждет, пока я вложу монету в ее ладонь, прежде чем отдать еще одну мне. Очевидно, моего серебра достаточно и на пиво, и женщина протягивает по бутылке каждому из нас. Я даю ей еще одну монету, и она заворачивает в салфетку хлеб и сыр, чтобы мы могли взять с собой, и пододвигает ко мне еще несколько бутылок пива. Я складываю вещи в сумку, радуясь, что она потяжелела.
Дневная работа еще не закончена, и у меня щемит сердце, когда я вижу, что женщина занята штопкой и прядением. Она берет дополнительную работу в городе, а не шьет для своей семьи. Насколько могу судить, это вдова, которая пытается найти средства выжить в одиночку. И она пошла на риск, на который не решилось бы большинство, позволив нам войти в ее дом. Я предлагаю женщине принести охапку дров с улицы, чтобы ей не пришлось выходить на мороз и таскать их самой.
Когда возвращаюсь, она сидит за столом и весело болтает с Лизель, а Фрици с нежностью смотрит на них.
– Расскажите мне сказку, – ласково просит Лизель.
Я встречаюсь глазами с Фрици, бросая на нее взгляд, который говорит: «Нам пора идти».
Фрици беспомощно пожимает плечами. Кто может в чем-то отказать Лизель?
– Однажды я видела Белую даму, – начинает старушка, будто только и ждала, когда Лизель попросит рассказать историю. – Был летний день, и у нее были такие длинные волосы, что они доставали до самой реки. Когда солнце светило ярче всего, ее волосы казались золотыми.
– Это была никси, Oma? – спрашивает Лизель.
Старушка смеется, явно довольная, что Лизель называет ее бабушкой.
– Водяным духом? Нет, нет. Разве ты раньше не слышала сказку о Белой даме?
– Она имеет в виду Хольду, – мягко объясняет Фрици.
– Хольду? – усмехается женщина. Ее пальцы скользят по грубому дереву стола, лениво рисуя какой-то узор. – Значит, вы поклоняетесь старым богам?
Что-то мелькает на лице Лизель, и это, как мне кажется, разочарование. Легенды о Белых дамах известны во всей Священной Римской империи, но, судя по тому, что рассказала мне Фрици, возможно, эти истории – нечто большее, чем просто сказка. Они связаны с магией и богинями, которым поклоняются Фрици и Лизель. То, что для меня является народной сказкой, для Фрици и Лизель – история. Сколько легенд повествует о духах и чудесах – и все они берут корни в реальных событиях?
– Нам пора идти, – объявляю я, наклоняясь и поднимая сумки. Фрици и Лизель немедленно встают, но пожилая женщина остается сидеть, продолжая чертить пальцем узор на столе. – Спасибо за гостеприимство, – начинаю я, положив руку на дверь.
Но останавливаюсь.
Старушка наблюдает за нами, но ее палец скользит по грубому столу. Фрици, Лизель и я смотрим на слово, которое она выводит на грязной столешнице:
– Oma, – зовет Лизель тонким голоском, – ты умеешь читать и писать?
Пожилая крестьянка смеется.
– Конечно, нет, дитя, – отвечает она с легкой улыбкой. Но ее палец снова и снова проводит по буквам. Будто ее рука принадлежит кому-то другому, живя отдельно от тела. Старушка смотрит прямо на нас, а не на буквы, и, кажется, не осознает, что делает.