Ночи дождей и звезд

– Я спокойно и без истерик пойду к начальнику полиции. Я попрошу его помочь мне найти Шейна, – возможно, тот подскажет направление. Мы пробыли в Афинах всего сутки по дороге сюда, но Шейну понравилась площадь Синтагма; вдруг какие-нибудь знакомые Йоргиса из полиции смогут с ним связаться. После этого я вернусь к Элени, переоденусь, я ведь уже несколько дней в одном и том же платье, а потом разыщу Вонни и спрошу, не нужна ли ей помощь с детьми. – Вместо мертвого, обреченного взгляда теперь Фиона демонстрировала взгляд, полный энтузиазма.

Дэвид, казалось, тоже излучал энергию.

– А я загляну в таверну еще раз повидать Андреаса, – сказал он. – Он настоящий джентльмен, если это слово не слишком глупое.

– Он именно джентльмен, и он обрадуется, увидев тебя снова. Передавай ему наши наилучшие пожелания.

– Обязательно, – пообещал Дэвид.

– У меня сегодня тоже есть дела. Подожду, пока в Калифорнии все проснутся, и позвоню сыну. Но сначала найду Вонни – вчера она не вернулась домой… то есть в свой сарай.

– Откуда ты знаешь? – удивился Дэвид.

– Обычно она шарится там с фонариком, а вчера вечером я этого не заметил. Но когда я найду ее, то потребую, чтобы она жила в своей спальне; я прямо дергаюсь каждый раз, вспоминая, что она живет во дворе.

– Дергаешься? – переспросила Фиона.

– Знаю, классное слово, да? Это когда ты дико взбудоражен, аж до мурашек.

– Шейну это слово понравится, – радостно сказала Фиона.

И ее друзья не нашлись с ответом.

Эльза сидела у себя в квартире. Она знала, что не уснет, поэтому устроилась на балконе и смотрела, как в Айя-Анне занимается рассвет.

Она видела, как деревня оживает. Затем, словно осознав наконец, что ночь, полная страхов и ужасов, закончилась, Эльза вернулась в дом. Она долго стояла в душе, вымыла голову. Потом надела свежее желтое хлопковое платье и вернулась на балкон с чашкой кофе, чтобы посмотреть на отходящий паром.

Дитер уедет в Афины на восьмичасовом. Она была в этом абсолютно уверена. Он уже знал, что она не отправится с ним, так зачем ему ждать одиннадцати? Такой, как Дитер, не станет терять время зря. Вчера он отослал Клауса и оставшуюся команду на арендованном вертолете. Дитер знал, что искать ее по всей деревне бесполезно. А она с этого балкона, оставаясь для него невидимой, сможет убедиться, что он уехал.

Эльзе не удавалось различить Дитера в толпе, выстроившейся перед ярким трапом. И все же она знала, что он там будет. Они превосходно знали друг друга, несмотря ни на что.

А потом она и впрямь увидела его, растрепанного, в рубашке с распахнутым воротом и с хорошо знакомой ей кожаной сумкой с ручками.

Дитер всматривался в толпу вокруг себя, будто надеялся увидеть ее среди этих людей. Увы, он никого не встретил, но он знал Эльзу достаточно хорошо, чтобы предположить: она наблюдает за ним. Он поставил сумку на землю и, вскинув руки, прокричал:

– Я люблю тебя, Эльза! Где бы ты ни была, я всегда буду любить тебя!

Пара молодых людей одобрительно похлопала его по плечу. Такие признания – это же очень смело.

Эльза сидела окаменев, глядя на маленький паром, уходящий по морю в афинскую гавань Пирей. По ее лицу медленно стекали слезы, капая в кофе и ей на колени.

– Дэвид, друг мой, добро пожаловать, добро пожаловать! – Андреас обрадовался его приходу.

Дэвид мог только мечтать, чтобы его отец вот так сиял при его приближении, а не выражал всем своим видом недовольство и разочарование в единственном сыне. Они с Андреасом запросто обсуждали вчерашние печальные похороны и Айя-Анну, где уже ничего не будет по-прежнему.

– Вы хорошо знали Маноса? – спросил Дэвид.

– Да, здесь все друг друга знают, никто ничего не скрывает, вся жизнь напоказ. Ребенком Манос приходил играть с Адони и еще одним мальчиком. Они соорудили качели вон на том дереве, и Манос сюда приходил побыть вне семьи – семья большая, восемь человек… Адони же был единственным ребенком, поэтому мы так радовались, что к нему приходили поиграть. Моя жена, которая сейчас у Бога, занимаясь готовкой, посматривала в окно, как мальчики играют с нашим старым псом, качаются на качелях, и была уверена, что они в безопасности. Интересно, Дэвид, смотрит ли она сейчас оттуда… Знает ли, что бедный Манос лежит в земле? Знает ли, что Адони отрезал себя от нас, уехав в Чикаго? Тоска на ее бедном сердце, верно, лежит, как свинец, если сердца на небесах умеют тосковать.

Хотел бы Дэвид обладать такой же вежливой проницательностью, как у людей вроде Томаса. Томас, конечно, сказал бы что-то умное и полезное; возможно, он даже вспомнил бы парочку подходящих к случаю стихотворных строчек.

А вот Дэвиду не шло на ум ни одной цитаты, хотя бы отдаленно связанной с Андреасом.

– Мне знаком лишь еврейский рай, и то немного, – извиняющимся тоном произнес он.

– Что ж, а из еврейского рая видно, что происходит на земле, как думаешь? – спросил Андреас.

– Думаю, да, но оттуда наверняка видно больше, видна вся картина целиком. Ну, мне так говорили.

Странно, но это будто бы принесло Андреасу некоторое утешение. Он покивал.

– Пойдем, Дэвид, пообедаем вместе. Сегодня мало кто сюда заглянет.