И Адони достал большой синий платок и вытер слезы. А потом он снова плакал, потому что привезти как раз было некого.
За Шейна в Афинах никто не внес залог, поэтому после первого слушания он вернулся обратно в камеру.
– У меня есть право на телефонный звонок! – крикнул он. – Вы же в гребаном Евросоюзе, а от всех его стран-членов требуется, чтобы они соблюдали права человека!
Ему молча передали трубку.
Он набрал номер полицейского участка в Айя-Анне. Как же звали того старика? Да черт бы его побрал!
– Мне нужно связаться с Фионой Райан, – сказал Шейн.
– Прошу прощения? – ответил Йоргис.
– Я звоню из Афин, из полицейского участка или тюрьмы, или что тут вообще за чертова дыра!
– Вам уже было сказано: ее здесь нет, – не моргнув глазом солгал Йоргис.
– Она должна быть там, она ждет моего ребенка и теперь должна внести залог… – Шейн, кажется, перепугался.
– Очень жаль, но, повторяю, ничем не могу помочь. – И Йоргис повесил трубку.
О втором звонке Шейн буквально умолял. Он так нервничал, что полицейские в конце концов пожали плечами, но предупредили:
– Если в Ирландию, то давайте покороче.
– Барбара! Твоих коллег только за смертью посылать. Это Шейн!
– Я была в палате, Шейн, это называется «работа», – ответила она.
– Животики надорвешь! Послушай, Фиона возвращалась в Дублин?
– Чего? Вы что, расстались? – переспросила она с нескрываемым удовольствием.
– Нет, не будь дурой. Мне нужно было в Афины…
– По работе? – сухо предположила Барбара.
– Вроде того… А эти придурки из Айя-Анны твердят, что она уехала. Можно сказать, контакт ненадолго потерян.
– О боже, Шейн, какая жалость.
– Не ври, ты там прыгаешь от радости.
– Так что от меня нужно, Шейн, конкретнее? – поинтересовалась Барбара.
– Можешь передать Фионе, чтобы она связалась со мной по номеру… Нет, забудь, сам ее разыщу.
– Ты уверен, Шейн? Я бы с радостью помогла, – промурлыкала Барбара.
Ничего лучше она и не слыхивала с того дня, как ее подруга спуталась с этим треклятым Шейном.
Томас разглядывал Вонни, пока та тихо рассказывала ему историю своей жизни. Теперь она говорит, что выплатила огромный долг. А сколько еще у нее секретов?
– Вы расплатились с супермаркетом?
– Не сразу, понадобилось почти тридцать лет, – призналась она. – Но теперь у них все до последнего пенни. Сперва я возвращала по сто фунтов в год.
– Они вас поблагодарили? Простили?
– Нет, ничего подобного.
– И кузен вашей матери так и не признал, что долг погашен?
– Даже не намекнул.
– Вы поддерживаете связь с семьей?
– Сначала были прохладные короткие послания каждое Рождество. Чисто из христианского милосердия, чтобы в собственных глазах выглядеть великодушными, способными на прощение, и так продолжалось какое-то время. Я писала длинные письма, присылала фотографии маленького Ставроса. Но теплого отклика так и не получила. А потом все, разумеется, изменилось.
– В каком смысле? Они все же опомнились?
– Нет, дело было во мне. Понимаешь, я тронулась умом.
– Да быть не может, Вонни. Вы – и чокнулись? Ни за что не поверю.
У нее был усталый вид.
– Что-то я притомилась. Давно я столько не рассказывала о себе.
– Тогда идите в свою комнату и ложитесь, – заботливо произнес он.
– Нет, Томас, мне еще кур кормить.
– Позвольте, я их покормлю.
– Спасибо, не надо. И вот еще что, Томас… Можешь рассказать остальным все, что тут услышал. Не хочу, чтобы они и дальше допытывались у людей.
– Им знать вовсе не обязательно, – смутился Томас, – ваше прошлое – это только ваше дело.
– Остальное расскажу в другой раз… Знаешь, это как: «Новичкам – читать отсюда!» – У нее была удивительно заразительная улыбка, и Томас поймал себя на том, что тоже улыбается.
В ту ночь Вонни так и не вернулась в квартиру.
Позже, выглянув в окно, Томас заметил в курятнике свет ее фонарика.
На следующий же день, собрав всех в гавани, Томас пересказал друзьям историю Вонни. У них вошло в привычку собираться в полдень в кафе с синими клетчатыми скатертями.
Дэвид рассказал, как прошел последний урок вождения: Мария даже смогла подбросить своих соседей. Те, кажется, громко одобряли ее навыки, хотя Дэвид не был в этом уверен.