Ночи дождей и звезд

– Переехал в дом напротив, стал жить с ней. Я знала, что за мной постоянно следят и что пить в верхних кварталах больше было нельзя. Брала бутылку здесь, бутылку там, пила до беспамятства. С той самой ночи, как меня принесли из бара, спала только на диване, но никогда в той самой постели. Не знаю, как долго все это продолжалось. Потом в дом пришла Кристина, чтобы помочь мне обуздать себя. И я пошла к мужу, уже куда более чистая, опрятная, практически трезвая. Он вежливо попросил меня уйти, оставить его одного. Он оставил мне дом, но сменил все замки на автозаправке, везде, где мог, вычеркнул меня из счетов, из чековых книжек. Сообщил, что наш сын живет в Афинах у своей тети и что больше я никогда его не увижу. Он объяснил мне – таким тоном, будто я была не в себе, – что скоро продаст заправку, его заправку, а затем они с Магдой заберут малыша Ставроса из Афин, переедут на новое место и создадут для сына все условия. И я вдруг осознала: а ведь именно так все и будет. Я останусь здесь одна, без сына, без любимого мужа, без моей заправки, без возможности вернуться домой, зато с долгом в две тысячи фунтов… К тому времени я, работая по девять часов в день, сумела сделать лишь пять ежегодных стофунтовых взносов. Откуда же теперь возьмутся деньги?

Дэвид был потрясен:

– Но Ставрос ведь знал о долге. Он ведь наверняка сказал вам, что поможет с выплатами?

– Ничего он не знал. Я всегда говорила ему, что это мои собственные деньги, мое наследство и мои сбережения, – ответила Вонни.

Она поднялась и ушла, оставив Дэвида сидеть на волнорезе с нераскрытым греческим разговорником и обдумывать услышанное.

– Знаешь, я вот чего не понимаю… – сказала Фиона в тот же день, вместе со всеми по кусочкам собирая историю Вонни.

– Не понимаешь, почему она не наняла адвоката? – предложил Томас.

– Стал бы он ее защищать, похитившую чужие средства и живущую в подаренном доме, там, где она толком не знала местных обычаев, – вставила Эльза.

– Нет, постойте, я не понимаю: почему Андреас сказал, что малыш Ставрос поднимался на холм, чтобы играть с Адони и лазить по деревьям? Разве это под силу четырехлетнему ребенку?

– Может, Ставрос и Магда задержались в Айя-Анне еще на какое-то, даже длительное, время, – предположил Дэвид. – Если бы Вонни знала, что ее сын живет прямо напротив, ей было бы еще тяжелее.

– Что ж, она обещала рассказать остальное следующему из нас, – напомнил Томас.

– Я больше не хотел на нее давить, – повинился Дэвид.

– С тобой же так легко, Дэвид. Ничуть не удивлюсь, если она снова придет с рассказами к тебе, – сказала Эльза, подарив ему еще одну чудесную улыбку.

Вонни вернулась к Дэвиду даже раньше, чем он ожидал.

– Сделай мне одолжение.

– С радостью, – ответил он.

– Мне нужно доставить в больницу гончарные формы и глину для их курса по реабилитации. Съездишь со мной? Знаешь, терпеть не могу бывать там одна. Всё жду, что за мной снова запрутся двери.

– Но вы ведь пробыли там совсем недолго? – удивился Дэвид. – Разве вы не выбрались оттуда так, как вас научила Кристина?

– О, то был только первый мой визит. Позже я снова туда возвращалась, и не раз, – небрежно ответила Вонни. – Ну что, возьмем фургон Марии – и в путь?

– Конечно-конечно, – улыбнулся Дэвид.

– Молодой человек, вы что, пытаетесь меня копировать?

– Копировать вас, Вонни? Я бы не посмел!

– Тут в саду есть красивейший уголок, пойдем покажу, – сказала она, когда формы и глина были доставлены.

И потом они сидели вместе, глядя вниз с одного из многочисленных холмов вокруг Айя-Анны, и Вонни продолжила свой рассказ, точно и не прерывала его.

На этот раз она заполнила некоторые тягостные лакуны:

– Осознав потерю всего в своей жизни, я больше не видела смысла притворяться. Я выносила вещи из дома – из его дома, как я всегда думала, – и на вырученные деньги пила. Так что в больнице я оказывалась регулярно, прилетала и улетала, словно йо-йо. Ставрос убедил всех, что я никчемная мать. Тогда здесь еще не было ни судов, ни законов, ни соцработников… Нет, если они и были, я в своем пропитом, бездумном состоянии все равно бы не поняла. С малышом Ставросом я виделась по субботам, не дольше чем три часа. И за нами всегда приглядывал кто-то еще, не он, так Магда, не Магда, так отец Ставроса, или его сестра, или Андреас как доверенный друг семьи.

– Андреасу нельзя не доверять, согласны?

– Еще бы. Но эти встречи не были счастливыми. Я, знаешь ли, срывалась в слезы из-за того, что потеряла, зная, что всего этого горя могло и не быть. И я вцеплялась в малыша Ставроса, говоря ему, как же я его люблю и как он мне нужен. Он стал бояться меня.

– Нет-нет… – пробормотал Дэвид.

– Правда, он ненавидел эти встречи. Потом Андреас всегда возил его на холм, к себе домой, качался с ним на качелях и подбадривал после того, как сыну пришлось иметь дело со мной, а я в то же самое время пила, чтобы забыться. Это продолжалось годами. Буквально годами. Ставроса увезли, когда ему было уже двенадцать лет.

– Кто увез?