Ночи дождей и звезд

– Он сказал, что новость о ребенке тебя не слишком обрадовала, – поведала ему мать.

– Думали, я буду танцевать от радости, – горько произнес Томас.

– Билл надеялся, ты полюбишь новорожденного так же, как Энди любит Билла, хотя они даже не родня.

– Он правда хотел, чтобы их ребенок мне понравился?

Томас был поражен.

– Он сам еще ребенок, Томас. Ему всего девять лет, отец бросил его, уехал из Америки. Он хватается за соломинку. Билл решил, ты можешь вернуться, раз теперь тебе есть для кого быть отчимом, так же как Энди отчим для Билла.

– Энди – та еще задница, мама.

– Может, и так, Томас, сынок, но он добрая задница, – убеждала его мать.

– Мама, добрый тут я.

– Верю, даже знаю, что ты добрый, но знает ли это Билл?

– Да ладно, мама, я сделал правильный выбор, дал ему свободу, а не хлопотал над ним. У него появился шанс привыкнуть к новой жизни.

– Да, но ты правда полагаешь, что ребенок в девять лет должен все это понять?

– А что мне еще, по-твоему, делать?

– Не знаю, может, быть рядом с ним, а не за тысячи миль от него.

– Думаешь, это поможет?

– Не знаю, но, по крайней мере, Билл не будет думать, что его бросил родной отец, его плоть и кровь.

– Хорошо, мам. Я тебя услышал.

Эльза читала второй факс от Дитера:

Я знаю, ты прочла то, что я писал тебе на прошлой неделе. В отеле сказали: ты получила сообщение. Пожалуйста, брось эти игры, Эльза, и просто скажи мне, когда ты вернешься. Ты не одна на этой сцене, у меня есть своя жизнь. Почему я должен всем рассказать про нас, если до сих пор не знаю, когда ты вернешься и вернешься ли вообще?

Пожалуйста, ответь мне сегодня же.

С вечной любовью,

Дитер

Она читала послание снова и снова, пытаясь представить эти строчки его же голосом. Быстрым, решительным, возбужденным. «Пожалуйста, ответь мне сегодня же», – прекрасно расслышала она.

Похоже, Дитер полагал себя главной звездой на этой сцене. Неужели он забыл, что речь шла о ее жизни, о ее будущем? Как он смеет просить ее ответить тут же? С этими мыслями она отправилась в небольшой бизнес-центр в «Анне-бич», откуда можно было отправлять электронные письма.

Это важное решение. Мне нужно время подумать. Не дергай меня. Напишу через пару дней.

Тоже люблю тебя вечно, но дело не только в этом.

Эльза

Фиона проснулась очень рано и застала рассвет над Айя-Анной. Ей с трудом верилось в разговор, состоявшийся у нее с Вонни вчера вечером.

Она все еще была в ярости из-за того, что Вонни и Йоргис солгали ей. Как они посмели не сказать ей, что Шейн не выходил на связь? Как посмели бросить ее наедине с этим болезненным чувством, что Шейн, возможно, оставил ее, покинул, потому что она была слишком глупой и недалекой? Но он попытался связаться с ней, а эти настырные старики все испортили!

Они сказали, что Шейн хочет от нее лишь денег для залога. Само собой, если не будет залога, он не сможет покинуть тюрьму. А чего они ожидали?

Фиона радовалась, думая, что вот-вот с ним увидится.

Мысль о путешествии на пароме с Вонни в качестве сопровождающей ей не очень-то и нравилась. Еще Фиона жалела, что не утерпела и вчера обо всем рассказала Эльзе. Но та ничем не захотела ее поддержать.

Хотела бы Фиона повернуть время вспять и не просить у Эльзы денег, эту несчастную тысячу евро, – всего на несколько дней, пока Барбара не пришлет сумму из Дублина…

– Одолжить тебе денег, чтобы он вышел и закончил разукрашивать твое лицо? – усмехнулась Эльза.

– Это другое, – начала Фиона. – Пойми же: он был в шоке, я все не так ему рассказала.

Эльза отвела волосы от лица Фионы.

– Кожа все еще желтушная, синяки на месте, – мягко сказала она. – Никто в мире не даст тебе денег, чтобы спасти этого говнюка, Фиона. Там ему самое место.

Фиона, должно быть, выглядела опустошенной, потому что Эльза сразу же раскаялась:

– Послушай, я не лучше Вонни, тоже читаю тебе нотации, хотя хорошо представляю, как тяжело это слышать, правда. Но знаешь, что я сама сейчас пробую делать? Посмотреть на проблему, на свои дела как бы со стороны, объективно. Понаблюдать за происходящим так, словно я не его часть. И тебе тоже советую.

– Не думаю, что это как-нибудь поможет, – покачала головой Фиона. – Все, что я увижу со стороны, – это моего бедного, любящего Шейна, который отчаялся связаться со мной, томясь в греческой тюрьме. Вот и все, Эльза. Шейн думает, я его бросила. Мне от этой мысли ничуть не лучше.

Эльза посмотрела на нее с той же жалостью, с какой люди смотрят на снимки голодающих сироток в благотворительной рекламе. С жалостью, тревогой и недоумением из-за мысли, что мир бывает так несправедлив.