Ночью вся кровь черная

Тогда-то, после моего возвращения в наш окоп с четвертой маленькой ручкой и винтовкой, которую эта ручка чистила, смазывала, заряжала и разряжала, мои товарищи – и белые, и черные – стали сторониться меня, будто смерти. Когда я вернулся ползком, весь в грязи, как черная змея мамба, возвращающаяся к себе в гнездо после охоты на крыс, никто больше не посмел до меня дотронуться. Никто не обрадовался моему возвращению. Они, должно быть, подумали, что беду на этого шутника Жан-Батиста навлекла моя первая рука и что теперь те, кто прикоснется ко мне или даже посмотрит на меня, станут жертвами сглаза. И потом, с нами не было больше Жан-Батиста, чтобы повернуть все в хорошую сторону и просто радоваться, что я вернулся живым. Все на свете имеет две стороны: хорошую и плохую. Жан-Батист, покуда был еще жив, показывал всем хорошую сторону моих трофеев. «Смотри-ка, вот и наш друг Альфа с новой рукой и винтовкой в придачу. Возрадуемся, други, это значит, что нам достанется меньше пуль от бошей! Чем меньше у бошей рук, тем меньше боши выпустят пуль. Да здравствует Альфа!» Тогда и остальные солдаты, и «шоколадные», и белые, начинали меня поздравлять, хвалить за то, что я принес трофеи к нам в окоп, раскрытый небу. До третьей руки все мне хлопали. Я был храбрец, я был сама сила природы, как много раз говорил командир. Видит Бог, они давали мне лучшие куски, помогали умыться, особенно Жан-Батист, который очень меня любил. Но вечером того дня, когда убили Жан-Батиста, когда я вернулся к нам в окоп, как змея мамба проскальзывает в свое гнездо после охоты, они стали шарахаться от меня, как от смерти. Плохая сторона моих преступлений взяла верх над хорошей. «Шоколадные» солдаты начали шептаться, что я колдун, демон, пожиратель душ, а белые начали этому верить. Видит Бог, в каждой вещи заключена ее противоположность. До третьей руки я был героем войны, а начиная с четвертой стал опасным сумасшедшим, кровожадным дикарем. Видит Бог, так уж повелось, так устроен мир: все на свете имеет две стороны.

XIII

Они решили, что я идиот, но я не идиот. Капитан и старший по званию стрелок, награжденный крестом за боевые заслуги, «шоколадный» Ибрагима Секк захотели прибрать мои семь рук, чтобы обвести меня вокруг пальца. Видит Бог, им нужны были доказательства моего дикарства, чтобы засадить меня в кутузку, но я никогда не скажу им, где спрятал свои семь рук. Они их не найдут. Им себе даже не представить, в каком мрачном месте они лежат, высушенные и завернутые в тряпочку. Видит Бог, без этих семи доказательств им ничего не оставалось, как отправить меня на время в тыл, чтобы я там отдохнул. Видит Бог, им ничего не оставалось, как надеяться на то, что после моего возвращения с отдыха солдаты с одинаковыми голубыми глазами убьют меня, и они без лишнего шума от меня отделаются. На войне, когда возникает проблема с кем-то из своих, его убивают руками врагов. Так удобнее.

Между пятой и шестой рукой белые солдаты не захотели больше слушаться капитана Армана, когда тот свистком подавал сигнал к атаке. В один прекрасный день они сказали: «Хватит! Надоело!» Они даже сказали капитану Арману: «Можете и дальше свистеть, предупреждая противника, чтобы он расстреливал нас при выходе из окопа, мы больше не выйдем. Мы отказываемся умирать по вашему свистку!» Тогда капитан им ответил: «Ах вот как? Значит, вы не желаете подчиняться приказу?» А белые солдаты ему: «Нет, мы не желаем подчиняться вашему смертельному свистку!» Когда капитан окончательно убедился в том, что они не желают больше подчиняться, когда он увидел, что их всего семеро, а не пятьдесят, как было вначале, он велел всем семерым виновным встать перед нами и скомандовал нам: «Свяжите им руки за спиной!» Когда они оказались со связанными за спиной руками, капитан стал на них кричать: «Вы трусы! Вы – позор Франции! Вы боитесь умирать за родину, но вы все равно умрете – сегодня же!»

То, что капитан велел нам сделать, очень и очень некрасиво. Видит Бог, мы никогда не могли бы и подумать, что однажды поступим с нашими товарищами, как с противниками. Капитан велел нам держать их под прицелом и, если они опять не подчинятся его приказу, застрелить их. Мы стояли на одной стороне окопа, там, где он раскрывается небу войны, а наши товарищи-предатели – на другой, в нескольких шагах от нас. Наши товарищи-предатели стояли к нам спиной, лицом к ступенькам. К семи маленьким ступенькам, по которым вылезают из окопа наверх, когда начинается атака на противника. Так вот, когда все встали на свои места, капитан крикнул им: «Вы предали Францию! Но те, кто выполнит мой последний приказ, получат посмертно крест за боевые заслуги. Что касается остальных, их родным напишут, что они дезертиры, предатели, продавшиеся врагу. А предателям военной пенсии не полагается. Ни жена, ни родные ничего не получат!» Затем капитан свистком просигналил начало атаки, чтобы наши товарищи повыскакивали из окопа и противник их уложил бы.