Ночной сторож

Ему дважды пришлось отпускать Поки, и к тому времени, когда он вбежал во двор с Поки на спине, уже стемнело. Он попытался удержать Поки, поджидая, когда Пикси выйдет за дверь. Он хотел увидеть ее лицо, когда она поймет, что он пробежал всю дорогу до ее дома с Поки на спине. Но Поки простился с ним, подбежал к двери, и из нее вышла только Жаанат. Он старался не спрашивать ее о Пикси, но, конечно, слова вырвались сами собой.

– Заснула после работы, – проворчала Жаанат, покачивая ребенка, который выглядел испуганным, увидев незнакомца. Но тут у Лесистой Горы остановилось дыхание: во взгляде малыша читалось узнавание.

Лесистая Гора подошел к нему и заговорил по-дакотски, отчего глаза Жаанат вспыхнули, ибо та имела с дакотами давние счеты. Он перешел на чиппева, и она расслабилась. Она даже улыбнулась тому, как увлеченно болтал он с ребенком. Гора оживился, вытаращил глаза, замахал руками, и ребенок следил за ним, пока, наконец, удивленный, не издал булькающий смех. Лесистая Гора повторил вызвавшее такую реакцию дурацкое движение. Малыш снова засмеялся. От этого смеха у Лесистой Горы так закружилась голова, что образ Пикси переселился на периферию его сердца. Малыш удержался в его центре и снова засмеялся. К тому времени, как Пикси, протирая глаза, встала и огляделась, Лесистая Гора уже был в доме и сидел за столом. Ребенок у него на руках сосал из бутылочки толокняный сок и, пока сосал, с силой ударил Лесистую Гору по лицу и вцепился в его нос. Тот издал тихий гудок, от которого малыш завизжал от счастья. Это продолжалось до тех пор, пока ребенок не залепетал что-то и не задремал. Лесистая Гора поднялся, чтобы уйти, но Жаанат заставила его сесть и полакомиться картофелем, обжаренным в оленьем жире, пропитанном мясным соусом. Он посмотрел на висящее над дверью древнее ружье:

– Неужели Поки убил оленя из этого старого ружья?

Оно походило на винтовку его деда времен Сидящего Быка.

– Поки? – Жаанат улыбнулась, указывая глазами на Патрис. – Это она завалила летом того оленя. Остался лишь жир. Мясо я высушила.

Его мысли переключились с ребенка на Пикси. Черт. Конечно, она должна быть хорошим стрелком.

Лесистая Гора вспомнил нежный пеммикан и сказал Жаанат, что они ели его в поезде и тот был очень вкусным. Пока он делал комплименты ее матери, Патрис унесла ребенка за одеяло, в другой угол. Лесистая Гора не стал задерживаться надолго и вскоре ушел.

* * *

Барнс отвез Уэйда домой и хорошо провел время, разговаривая с его отцом о встрече в Фарго. Томас отпросился с работы, чтобы туда съездить, и ему все еще нужна была помощь, чтобы управиться с картошкой. Он вкладывал всю свою энергию в работу вилами, перелопачивая один склон за другим. Уэйд и девочки мыли картошку и переносили ее в песчаный погреб. Он оставил их выполнять эту работу и пригласил Барнса на чай.

– Не понимаю, чем плох законопроект, – начал разговор Барнс. – Похоже, вы становитесь обычными американцами.

Они расположились там, где всегда сидел Барнс, когда привозил своих боксеров домой. В таких случаях его неизменно приглашали в гости и усаживали за стол, занимающий центральное место. На нем готовили пищу, консервировали, сушили и обрабатывали продукты, а также играли в пинокль[69] и криббидж[70], купали младенцев в лоханках для мытья посуды. За ним также ели и принимали гостей. Чай в тяжелых старых белых кружках был приятным на вкус и горячим. Томас был таким вдумчивым, спокойным человеком, что Барнс иногда приберегал для него сложные вопросы, потому что знал: Томас тщательно обдумает и взвесит ответы.

– Многие люди здесь думали так же, как вы, – проговорил Томас. – Но потом мы поняли, что продержались… Сколько лет прошло с тех пор, как Колумб высадился в Америке?

Барнс занялся любимым делом. Мысленным вычитанием.

– Четыреста шестьдесят один год, – без запинки ответил он.

– Что ж, это близко к пяти векам, – продолжил Томас. – Мы продержались благодаря тому, что избегали общих дел с вашими предками. Почему избегали? Потому что мы не можем просто превратиться в обычных американцев. Иногда мы можем выглядеть похоже. Иногда ведем себя так же. Но в душе мы не белые. Мы индейцы.

– Но послушайте, – возразил Барнс. – Во мне намешано много различных кровей. Я немец, норвежец, ирландец, англичанин. Но в целом я американец. Что в этом такого особенного?

Томас окинул его спокойным и оценивающим взглядом:

– Все эти страны – в Европе. Там был мой брат. На Второй мировой.

– Да, но это разные страны. Я все еще не понимаю, в чем дело.

– Мы здешние, – пояснил Томас. Потом он немного подумал, отхлебнул еще чая. – Подумайте об этом. Если бы мы, индейцы, взяли и отправились к вам за океан, убили большинство из вас и захватили вашу землю, как насчет этого? Допустим, у вашей семьи есть большая ферма в Англии. Мы разобьем там лагерь и вышвырнем ее оттуда. Что скажете на это?

Барнс был поражен таким оборотом дела. Он поднял брови так быстро, что его волосы взметнулись вверх.

– Я скажу, что мы были здесь первыми!