Ночной сторож

Его голос был полон эмоций, но то, что он сказал, было для Патрис и Жаанат одновременно и разочаровывающим, и немыслимым. Обратиться за помощью в полицию для индианки означало почти наверняка оказаться под обвинением в чем-то дурном. Что бы ни случилось, она будет осуждена и наказана. По этой причине идти в полицию было немыслимо, и предложение разочаровывало, потому что Томас доверял врагам.

– Ни один полицейский нам не поможет, – наконец произнесла Жаанат.

– Нам придется найти другой способ, – сказала Патрис.

– Я еще подумаю над этим, посплю и приму решение на свежую голову, утро вечера мудрее, – проговорил Томас, хотя хорошо знал, что спать сегодня ему не придется.

Они переменили тему и постарались говорить о другом, например о работе на заводе, о вещах нейтральных, которые могли бы помочь какое-то время не ощущать одолевавший их таинственный ужас.

Когда Томас в тот вечер пошел на работу, он не взял с собой портфель. Он знал, что не сможет сосредоточиться на многочисленных письмах с просьбами и объяснениями, которые ему требовалось послать. Он не смог бы планировать информационные встречи, которые должны были состояться в племенном центре. Для них нужно было как следует разобраться в законопроекте, чтобы правильно его истолковать. Но он знал, что не сможет найти нужных слов после того, что ему рассказала Патрис. Поездка на работу обещала стать наполненной страхом. Страхом, что он не сможет бодрствовать. С другой стороны, он боялся, что может больше никогда не заснуть. Ужас перед ситуацией, непостижимой по масштабам. Одиночество. Силы, с которыми он столкнулся, были неумолимы и далеки. Но и с неблизкого расстояния они могли дотянуться до них и смести целый народ.

А теперь еще это.

То, что сказала ему Патрис, являлось злом крайним, подрывающим все его представления о мироустройстве. Даже столкнувшись с ненавистью или пьяным дебошем, он всегда искренне верил, что люди совершают дурные поступки лишь по невежеству, по слабости или из пристрастия к алкоголю. Он ничего не знал и не ведал о том зле, о котором говорила Патрис. Ему казалась дикостью история о цепях, ввинченных в стены, об ошейниках и о собаке, рассказывающей о судьбе сестры Патрис. Мозес Монтроуз был прав. В глубине души он так и остался маленьким мальчиком, прислуживающим в алтаре. Его вырастил Бибун, который тоже был по-своему невинен. Сознание Томаса не могло совершить скачок, который позволил бы понять все, что означало существование той страшной комнаты. Его мысли путались всякий раз, когда он пытался представить, что оно подразумевало. Он приехал на подшипниковый завод, отпер дверь. Подошел к своему столу, но не сел, а принялся расхаживать взад и вперед. В перерывах между обходами он вглядывался в темные углы.

Томас, должно быть, все же уснул – или так устал, что впал в транс. Слабые барабанящие звуки привели его в сознание. «Это снова сова», – подумал он в замешательстве. Сова вернулась. Она стучала в окна, сражаясь с собственным отражением. Он резко вскочил, инстинктивно пробил табельную карточку, а затем рванул с места. Он вышел из здания на пронизывающий холод, и дверь за ним захлопнулась. Он бросился обратно к входу. Слишком поздно. Дверь была заперта, и шум повторился. У него не было ни куртки, ни фонарика, ни ключей. Ничего, кроме, как всегда, лежащих в кармане брюк ключей от машины на брелке из расшитой бисером кожи. Ветер дул из Альберты[78], проносился над Манитобой[79], замораживая все, что попадалось на пути. Теперь ветер взялся за него. Несмотря на то что Томас был закален годами, проведенными на этом ветру, он начал дрожать. Принялся хлопать себя по рукам, груди, бедрам. Совы не было, но стук продолжался. Почему он бросился на улицу? Требовалось вернуться в здание, и как можно быстрее. Но, конечно, прежде он повторил то, что делал каждую ночь, то есть проверил каждый замок, подергал дверные ручки, убедился, что все в порядке. Не было никакого другого способа проникнуть внутрь, кроме как взломать замок, а Томас никогда в жизни не проникал в здание таким образом.

За исключением одного случая, когда он открыл для Родерика окно цокольного этажа, но это было не в счет. Родерика практически убили в подвале. В тот раз Томасу удалось открыть окно с помощью провода, украденного из механической мастерской Форт-Тоттена. Он загнул конец провода крючком, просунул в щель и отодвинул деревянную защелку – это было не слишком-то хитрым делом, все получилось легко. Затем он бросил другу куртку, яблоки, хлебную корку и носовой платок, в который был завернут комок овсянки. Еще он крикнул Родерику, что его «засекли». Это было неправдой, но ему требовалось поскорее уйти. Родерик так сильно рыдал. Томаса ужасал этот доносящийся из темноты звук рыданий.