Если бы у него сейчас был провод, он мог бы просунуть его в щель разбитого матового стекла в окне женского туалета на высоте примерно в шесть футов. Ему понадобится лестница… Хотя нет, он может подъехать на машине и встать на ее крышу. Он направился к машине, хлопая руками по туловищу. В салоне он потер руки и завел двигатель. Через несколько долгих минут обогреватель с ревом ожил. Несколько мгновений Томас грел руки. Затем он наклонил голову и сунул ее под струю горячего воздуха от вентилятора, чтобы разогреть мозг. К сожалению, внутри автомобиля у него царили чистота и порядок. Ах, если бы в нем завалялось какое-нибудь одеяло! Но его не было. И запасной куртки тоже. Но как насчет провода? В электрической системе? Нет, он скорее проведет ночь в своей машине, чем выдернет из нее провод. Тепло было чудесным. Он боялся выйти наружу. Потом он начал беспокоиться. Если его найдут дремлющим в машине возле заводского здания, за охрану которого ему платили, Волд может подумать, что такая работа ему не по силам. Решит, будто должность председателя племени связана с чересчур большим стрессом, чтобы взять ее на себя и при этом оставаться эффективным ночным сторожем.
Снаружи барабанящие звуки были слышны лучше. Томас посмотрел сквозь ветровое стекло. Казалось, они доносились откуда-то издалека. При таком ветре обычно бывают облака. Но небо оставалось ясным. Звезды висели низко и светили ярко. Барабанный бой доносился оттуда. Томасу показалось, что звезды барабанят в своей безлунной глубине. Приятно проводят время, как в старые добрые времена. Подождите. Внезапно он выскочил, обошел машину, открыл багажник. В багажнике лежал старый тряпичный коврик, который он нашел в миссионерских пакетах. Он накинул его на плечи. Под ковриком лежал моток проволоки. Дешевая тонкая проволока, которую он в последний раз, когда был в поселке, купил для силков. Она была мягкая, легко гнулась, но он подумал, что и такая может подойти. Он запрыгнул обратно в машину и, развернув, подогнал ее прямо к стене здания. Конечно, все будет в порядке. Все будет хорошо. Он направил воздушную струю обогревателя на себя, думая об источнике барабанящих звуков. Он все еще слышал их, слабое гудение, доносящееся откуда-то сверху. Барабанный бой вселил в него надежду, и вскоре ему удалось открутить кусок проволоки. Думая о том, как работает оконная задвижка, он сделал на конце проволоки петлю. Он подденет маленькую ручку, удерживающую окно в опущенном положении, затянет петлю и поднимет раму. Чтобы сделать это, он вышел из машины.
Двадцать минут спустя, с замерзшими руками, он слез вниз. «Нужно согреться и попробовать снова», – подумал он, но на этот раз, когда он включил зажигание, ничего не произошло. Снова и снова. Ничего. Он подождал. Попробовал еще раз. Ничего. Ничего. Ничего. Ему становилось очень холодно. Так холодно, что течение мыслей в мозгу замедлилось. Даже подмышки онемели и не согревали пальцы. Ему было так холодно, что он понял: придется сдаться и идти на огни поселка. Нет, даже не идти, а бежать, если ему дорога жизнь.
Он вышел из машины на открытое место, свернув с гравийной дороги на кочковатое пастбище, поблескивающее инеем. Он упал, тяжело рухнув на землю, и лежал, оглушенный. Словно его швырнули, как игрушку. Без предупреждения. Вот каково с ними жить. О, не то слово! Томас хорошо их изучил. Он всеми силами стремился быть похожим на своих учителей. Походить на боссов. Он пытался подражать им во всем. Даже если их обычаи ему не нравились, он к этому стремился. Он пытался зарабатывать деньги, как они. Томас думал, что, если он будет работать достаточно усердно и следовать их правилам, это будет означать, что он сможет защитить свою семью, своих людей от худшего вреда, но все это оказалось неправдой. В его мозг просочилось, словно зловонная жижа, осознание того, что люди сделали с Верой.
Он не мог прогнать из головы стоящие перед его мысленным взором картины. Знание того, что произошло в Городах, будоражило разум. То, что с ней сделали, было невыносимо. Как и то, что с ней еще сделают, если она до сих пор жива и находится во власти этих мерзавцев. Он закричал и почувствовал, что теперь прикован холодом к траве, как бедняга Паранто – к железному столбу.