– Дупель, Дупель, – тормошил я его, – да очнись же, сукин сын!
Он с трудом открыл глаза и ярость при виде меня помогла ему вернуть ясность рассудка. Он был моим единственным козырем, и я не мог бросить его в подарок Маклаке.
– Дупель, Маклака связан с повстанцами, он решил меня убить, а твою голову сдать Шанкор, – нагло соврал я, развязывая его.
Артак что-то нечленораздельно промычал, и я вытащил кляп.
– Что?! – воскликнул он.
– Тише, дурак, – зашептал я, освободив, наконец, его из пут и оставив связанными лишь руки. – Нам надо бежать. В первую очередь нам надо забыть все наши разногласия, чтобы спастись.
– Не проще ли все рассказать лучникам, – недоверчиво спросил он.
– Нет, не проще, эта продажная тварь с ними в сговоре.
Дупеля начала бить крупная дрожь, скорее от страха, чем от холода, но я все же накинул на него плащ.
– Ладно, – наконец, справившись с собой, сказал он. – Я уже забыл все горести, которые ты мне причинила. К тому же я все еще твой пленник.
– По-моему, ты получил по заслугам, – лихорадочно ответил я, – не будешь засматриваться на чужих жен. А дальше – где, в какой стороне Город Семи Сосен?
– Где бы мы ни были, нам на север, – заносчиво ответил он, – ибо Город там.
Он побегал вокруг дерева, определяя стороны света, и очень уверенно показал на север:
– Нам туда.
Чувствуя, что не смогу сказать больше, чем он, я согласился, но прежде сказал:
– Я хочу, артак, чтобы вы забыли о моем существовании, когда мы попадем в Город. Скажете, что на вас напали бандиты и убили вашу охрану. Мне же позвольте исчезнуть, лишние разговоры наведут моего мужа на след, к тому же взять вас в плен было его идеей, как видите, не самой лучшей. Я простая женщина, и не по своей воле стала женой этого висельника, все мой дядя, он насильно отдал меня ему.
– Куда же ты пойдешь, красавица? Оставайся со мной, я никогда не бью наложниц, – слащаво проворковал Дупель.
– Ах, артак, не стоит.
И мы двинулись на север. Снег разошелся и падал сплошной белой пеленой, я боялся, что мы собьемся с пути, но уверенность моего спутника передалась и мне. К тому же снегопад был нам на руку – он заметал наши следы. Связанному Дупелю было трудно идти, а надо было спешить, надо было уйти как можно дальше, пока закадычные друзья не хватились меня, демона, ценой в тысячу империалов.
– Развяжи меня, девчонка, – проговорил, задыхаясь, Дупель, – мы так далеко не уйдем, черт побери!
– Я боюсь, как бы ты не напал на меня, – ответил я, но тут же вспомнил, что у артака нет никакого оружия, и я одним ударом хозяина зверя разрезал его путы.
– Обещаю, что не трону тебя, красавица, – сказал Дупель, потирая затекшие руки. – Я понял твой железный характер, но предпочитаю ласковых любовниц. Не бойся, я человек чести, и сдержу слово.
Я ничего не ответил ему: он не мог меня тронуть уже только потому, что свалится замертво от одного удара моего кулака.
Мы продолжили путь…
Снег все валил и валил. К утру он поутих, и редкие снежинки бороздили затянутый тучами простор неба. Рассвет принес невероятный холод, и Дупель, как истинный джентльмен, отдал мне свой второй плащ. Я не стал ломаться и принял его дар, на чувства артака мне было наплевать, а вот замерз я как следует. Я распустил волосы, чтобы прикрыть уши и спину, второй плащ оказался очень кстати, но вот ноги… ноги замерзли страшно. В порвавшийся сапог набился снег, ведь шли мы по настоящим сугробам. Женщинам, видимо, не полагалось чулок, поэтому ничего, кроме длинных юбок, изрядно уже промокших, не прикрывало моих ног.
Ад царил в душе, отвратительные чувства боролись в ней с остатками моей прежней человечности. И солировала в этом концерте ярость, обжигающая ярость, смешанная с жаждой крови. Если бы не элементарное чувство самосохранения, я вернулся бы той ночью к костру и прирезал Маклаку, столь хладнокровно предавшего меня. Это надо же было так ловко притворяться и ничем не выдать себя. Он сказал, что я доверчив, неужели, я, в самом деле, настолько наивен, что дал обмануть себя, как мальчишку? «Хорошо, письмо на месте», – подумал я и схватился за грудь, – «хотя, к чему оно теперь. Где мне искать Пике?»
Дупель, заметив, как я лихорадочно схватился за грудь, ласково поинтересовался, не болит ли у меня чего.
– У меня болит сердце, мое сердце разбито, – с яростью ответил я, – а еще я мечтаю убить своего муженька. Вот это было бы чудесно, – кровожадно добавил я.
Дупель рассмеялся и ничего больше не сказал.
Как ни странно, к утру я стал испытывать к артаку почти добрые чувства, это, вероятно, оттого, что он один был моим союзником. Но нельзя было забывать об осторожности: Дупель опасен, не стоило верить его словам. Тем не менее, я надеялся, что он сам хочет попасть в Город, а значит, не станет меня водить кругами по стране. Артак, наверняка, не забыл тех обид, что я нанес ему, тех опасностей, которым он по моей вине подвергался, и он, конечно, лелеял какую-нибудь изощренную месть. Я не собирался возвращаться с ним в Город Семи Сосен, твердо решив покинуть его где-нибудь неподалеку от столицы.